Леонс волновалась так же, как и Мадлен, потому что, кроме как в постели, она редко видела, чтобы Роберу удавалось что-то сделать хорошо три раза подряд.
– Сделаешь ведь, цыпа?
– Ну дык…
Он же никогда ни в чем не сомневался, отчего легче не становилось.
Но тут удача ему улыбнулась, и против всякого ожидания он смог поймать ее за хвост.
Робер только что закончил работу и уже выходил из мастерской, когда увидел утреннюю почту. В ней лежал и большой пакет с печатью «Компаньон Фрер». Он, не размышляя – на такое он был не способен, – сунул пакет под мышку и двинул домой.
На следующее утро он увидел, что в мастерской царит неописуемое волнение.
Пакет искали, но не находили. Охранник четко указал, куда его положил. Все перевернули вверх дном, прочесали все кабинеты и складские помещения. Не может же посылка потеряться сама! А поскольку все бредили безопасностью, вели учет каждого посетителя и «ни один посторонний» не мог ходить по мастерской без сопровождения, спустя два дня после официального заявления о пропаже посылки опять заговорили о том, чего все так боялись: о саботаже.
Работники косо посматривали друг на друга, специалисты были из пяти разных стран, на предприятии стали перешептываться, пустили слухи то об одном, то о другом, все это заставляло Жубера сильно нервничать.
От постоянных пересудов и чувства беспокойства атмосфера накалилась, рабочий ритм снизился, кто-то даже вспомнил об «этих немцах», в прессе замелькали статьи о том, будто бы они интересуются авиастроением, а вдруг в мастерскую проник их шпион? Когда вы входили в какой-нибудь кабинет, все разговоры замолкали, люди не разговаривали, а перешептывались, каждый следил за собой и за всеми остальными.
Десять дней спустя Мадлен велела Роберу якобы чудесным образом, всю в пыли, обнаружить посылку рядом с нишей, куда складывали прибывший товар, но под резервуаром для электролиза, где, как все думали, уже не раз проверяли.
Его объявили героем дня, но было слишком поздно – у «Компаньон Фрер» уже заказали новые образцы…
Предварительный выбор пал на двух молодых журналистов. Три раза в неделю Андре отправлялся на ужин к тем, кто финансировал проект, показывал им макет ежедневного издания (в конце концов за неимением лучшего акционеры остановились на названии «Ликтор»), он бывал также у своего наставника, Монте-Буксаля.
В просторные помещения на авеню Мессины, принадлежавшие одной аристократке, живущей в Тоскане, купили мебель. Андре ходил по типографиям, чтобы прикинуть расходы. Денег постоянно не хватало, но он был увлечен, как никогда.
Сроки отодвинули. Предполагалось, что работа начнется в середине октября. Андре сгорал от нетерпения.
Его колонка в «Суар» все более отдавала его новым проектом и убеждениями.
– Скажите-ка, старина, – спросил как-то Гийото, у него был на это настоящий нюх, – не притормозить ли? Ваша хроника принимает странный оборот…
Это авторитетное слово занимает умы с момента, когда Италия, наделенная сильной властью, начинает снова претендовать на то, чтобы взять бразды правления в воссозданной латинской Европе.
Напомним, что диктатура – это республиканское изобретение. Совершенно не похожий на свое карикатурное изображение, диктатор – это избранный магистрат, которого в кризисной ситуации наделяют полным исполнительным правом на определенный срок.
Наш политический класс полностью себя дискредитировал, наш парламент ведет нас исключительно к хаосу, поэтому выбор наших соседей представляется нам одной из возможностей развития событий, нет ничего постыдного в том, чтобы дать достойному человеку возможность провести необходимые политические преобразования. Демократическим странам нужны великие люди, бесстрашные личности, такие, каких в другие времена знавала Франция.
Если завтра нам представят такого человека, не придет ли время извлечь урок из наших ошибок и из вдохновляющего зрелища итальянского успеха?
– Но, Мадлен, мы же три дня назад об этом говорили…
Она всегда находила предлог, прямо она никогда бы не сказала.