Читаем Горизонты полностью

Кто-то опять звякнул щеколдой. Девушки переглянулись: это уж из другой деревни. Быстрехонько стали прихорашиваться. Наши парни закурили. Мать выглянула в сени, отшатнулась. Оттолкнув ее, в избу влетел какой-то старик с тростью, а за ним и старуха лезла с большой корзиной. У старика седая борода, одет он в белую вышитую рубаху и брюки галифе. Старуха — маленькая и толстенькая, в длинном, до пят, сарафане. Они выскочили на середину избы и принялись плясать. Я сразу понял, что это ряженые, должно, Платоновна да Агния, наши соседки.

Оля раздернул гармошку и начал им подыгрывать. Старик плясал и пел, а старуха, как мячик, подскакивала чуть не до потолка.

Все хлопали в ладоши и так смеялись, что бабушка не смогла улежать, встала и, сев на припечек, принялась крестить грудь.

Старик увидел ее и полез к бабушке на печь.

— Говори, старуха, где хранишь свои деньги?

— Какие у меня деньги? — по-прежнему крестилась бабушка.

— Сказывай, где керенки да катеринки…

— Бабушка, не бойся, это же наша Платоновна, — сказал я.

— Ишь бегают вертихвостки! — осуждающе проворчала бабушка и опять завалилась на печь.

Она долго не могла успокоиться, как не могли успокоиться и веселившиеся люди в избе. А я лежал на полатях и смеялся, и чуть не плакал от радости, — такое бывало не часто.

15

Самая большая семья в деревне — это семья Бессоловых. Одних детей у Якова Бессолова десять человек. Но порядок в дому был отменный. Когда ни войдешь в избу, всегда в ней тихо. Сам-то бородатый Яков Семенович уж слишком строг. Чуть чего, он как поведет глазами, в избе сразу все замрет, муха пролетит — услышишь. Но я не боялся, часто бегал к ним: других моих сверстников в деревне не было. Придешь, бывало, в избу, сядешь на лавку, а старуха, мать Якова, с виду тихая, нет-нет да и спросит:

— Ну, чего делает твой благоверный-то?

— Какой благоверный?

— Не было тятьки, да вдруг объявился.

Мне казалось, что она смеется надо мной, и я обидчиво умолкал. И тут подходила сама хозяйка Ольга, высокая, степенная.

— Не слушай ты ее, — тихонько шептала она. — В училище-то собираешься ли? С Колей вместе и подите… веселее…

Особенно приветлива была старшая дочь Якова — Кланя. Она каждый раз о чем-нибудь спросит, ласково скажет что-нибудь… Частенько она заходила и к нам. Придет, поговорит с матерью, посмотрит книжки.

И еще любил я Олю. Он был моложе Клани на год или на два. Срубил он на берегу речки кузницу и оказался таким мастеровитым человеком, что вся округа обращалась к нему. И ковал лучше других кузнецов, и машины ремонтировал, и часы починял, все-все умел. Я, бывало, подолгу сидел на пороге кузницы, смотрел, как он ловко работал. Так бы мне…

Со средним сыном Якова — Колей — мы были одногодки и долго дружили. Это был круглоголовый черноглазый молчун. Когда мы бывали с ним вместе, он мало говорил, а вот дружили. Вместе строили на речке запруды и ставили водяные колеса, вместе гоняли по двору деревянный шар, вместе пасли коров, вместе плавали в дубасах за кувшинками… Хотя он и молчун был, но такой выдумщик, каких редко найдешь. Придешь к ним, а Коля то с самодельным ружьем ходит, то взберется на ходули да так и идет по земле на длинных деревянных ногах. Походит, походит и скажет: «А ну, становись». Тут уж я лезу на ходули, но у меня ничего не получается.

Только встану на «следки», и — книзу головой. А бессоловские ребята смеются, мало каши, мол, ел… Еще бы, как не смешно, они ходят на ходулях, а я и стоять не могу. Но мне очень хотелось этому научиться. Я убегал домой и начинал сам делать ходули. Открывал ящик дяди Вани, доставал оттуда пилку, молоток и принимался за дело. Целый день, бывало, пыхчу на улице — выпиливаю «следки», подчищаю их ножом, приколачиваю. Уже на руке повязка, чуть не отрезал палец, но не покидаю дела. Тут сидит, конечно, и бабушка, помогает своими советами. И Урчал рядом крутит хвостом.

Наконец-то мои ходули готовы. Не так, конечно, красивы они, но все же настоящие ходули. Встаю на них с чурбака, — и снова падаю. Да так падаю, что батог ударяет меня, на лбу всплывает синяк. Но это не беда, заживет. К вечеру начинаю кое-как держаться на ходулях.

Хорошо Коле, он не один, у него столько помощников. Были бы у меня такие братья, я бы тоже все умел…

Коля не только выдумщик. У него была какая-то особая хозяйская сметка и ловкость. Бежим другой раз по свежему тонкому льду, я лягу на лед и рассматриваю, что под ним творится. А там растет трава зеленая, будто сказочные сады, и рыбки живые плавают, они так и шныряют… Лежу и любуюсь, как рыбки гуляют стайками в своих садах, а Коля тем временем уже убежал далеко вперед с камнем в руке. Бежит, да вдруг как хватит им по льду, засунет в пробоину руку и вытаскивает оттуда рыбину. Ловко-то как!

Стараюсь поймать и я, подкарауливаю, но все без толку, даже карасики, и те не попадаются мне…

В то лето родилась у меня сестра. А я ждал брата, но все равно было радостно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии