Горизонты

Прибежал на помощь Коля с жердью в руках, протянул мне один конец. Я ухватился за жердь и пополз к берегу. В воде не чувствовал холода, а когда вылез, сразу замерз. Тут же снял с себя валенки и вылил из них воду и, натянув их на босые ноги, пустился бегом. До школы было не меньше двух верст. Когда добрался, валенки уже смерзлись и походили на твердые, негнущиеся ледяные колодки.

Михаил Рафаилович посмотрел на меня, покачал головой. Потом принес в бутылке водки, и сторожиха тетя Мотя долго растирала ею мои покрасневшие ноги. От уроков в тот день меня освободили.

В приюте, — так звали кухню с русской печью и двойными нарами для ночлега, — я залез на горячую печь и морщился от боли в ногах.

— Это ничего, паря, — успокаивал меня Виталейко. — Ноги отойдут, сиди да жарься на кирпичах. Валенки и онучи мы с Мотей высушим. Ты не беспокойся, — и, склонившись ко мне, тихонько спросил: — Сметанники есть?.. А пшеничники? Тоже не принес? Тогда чего же у тебя? Давай тогда ярушник. Разрежу пополам, посолю и — в печь. Жареник, как сдобный крендель, во рту захрустит…

Он сам залез в мою сумку, достал хлеб и принялся делать из него сдобный крендель. На другой перемене мы сидели на печи рядом с Виталейком и ели этот крендель. Получилось, действительно, вкусно, я даже не наелся. Виталейку тоже не хватило.

— Чего ты мало-то принес? — журил он меня. — А сметанники все же лучше. В прошлый раз у тебя вкусные были. Ты больше сметанников таскай. Их нести легче, и сытнее. А это чего: овсяники — овсяники и есть. Принесешь?

— Ладно, — согласился я.

Виталейко весь день ухаживал за мной, высушил в печи валенки и онучи, никого ко мне не подпускал:

— Не лезьте на печь. Он потерпевший. Тут его фатера.

На уроке списал с доски для меня примеры и задачку. Растолковал, как надо решать эту задачку.

— Тебе ведь далеко ходить, — сказал он участливо. — Да и в Кринках, говорят, волки живут, сам видел следы.

— Ужель волчьи видел?

— Следы по шапке… Чьи же, как не волчьи. Приходи к нам ночевать. Вместе на печи будем…

— Ладно…

— Вот видишь, первопут. А ты еще меня собакой пугал. Все равно картуз-то бы тебе достал. О сметанниках только не забывай. Понял?..

24

Я видал, как цыгане ездят на лошадях, запряженных парами. А вот троек никогда не видел. Бабушка мне рассказывала, что на тройках раньше ездили только цари да межевики. Межевики, как звали у нас в деревнях землемеров, решали все мужицкие споры о земле, им — особый почет и уважение. И если уж везли межевого в деревню, то везли на тройке.

— Это теперь забыли тройки-то. А раньше, говорю, только цари да межевики, — уверяла бабушка.

Я слушал ее и немного завидовал: она живет давно, обо всем знает, не то что я.

— И царей видела? — допытывался я.

— Царей пошто мне видать… Цари сами собой… А вот межевиков видала. В шубе да в фуражке с кокардой. Господа…

С детства межевики были для меня самыми учеными людьми, самыми почтенными. Их, конечно, возили на тройках, да и угощали на славу.

Как-то ранней зимой, по первому снегу, мы с Колей пошли в школу трактом через Кринки. Снегу было мало, и новой дороги по реке еще не проторили, по сторонам еловых веток не наставили.

Мы поднялись в гору, и вдруг позади себя услышали какой-то необычный звон. И верно, сосновый Борок будто ожил, он звенел и гудел и, казалось, приближался к нам. И вот из лесу вывернулось что-то огромное и необычное: упряжка не упряжка, зверь не зверь, будто большая серая птица снялась с земли и понеслась, звеня и насвистывая. Я даже вначале испугался: уж не Змей ли Горыныч, о котором как-то рассказывала бабушка? А потом, разглядев лошадей, крикнул:

— Межевик едет! Межеви-и-к!..

Сытые, сильные лошади — одна, высокая, в корню, две другие по бокам, составляли одно целое, они чем-то и впрямь напоминали большую, невиданную доселе птицу, и эта необычная серая птица, будто не касаясь-земли, неслась легко и свободно над заснеженным полем. Дуга над коренником блестела на солнце, звенела и пела.

«Вот он, межевик!» — радовался я.

Мы посторонились, уступая дорогу.

Поравнявшись с нами, тройка вдруг остановилась, и ямщик в тулупе, сидевший на козлах, спросил нас, как проехать в Осинов-городок.

— А ты, должно, межевика везешь? — спросил я и, указывая путь, махнул рукой за Кринки.

Предполагаемый нами межевик засмеялся, откинул полу черного длинношерстного тулупа и сказал мне:

— А ну, залезай, мужичок с ноготок, да показывай.

— И Колю возьмем?

— Конечно, не без него же, — ответил он.

На круглом улыбавшемся безусом лице блестело пенсне. Из жилета он достал часы на цепочке.

— Не запоздать бы, — сказал он ямщику и положил часы обратно в карман. — Семья-то большая? — обратился он ко мне.

— Не знаю, — смутился я.

— Как же это ты: мужичок, а не знаешь… Держись!