Горизонты

Водки нам, конечно, больше не давали. Как только они выпьют, так и оживятся, заведут разговор о жизни. Отчим опять начинал разговор о хуторах. Он поднимал на Рыжке у Миши Мякишева целину и теперь не мог нахвалиться хуторскими удобствами.

— Ведь посуди, Яков, все там, на Столбе, под руками. Навоз ли возить, или жать… Домой и завтракать иди, и обедать; А для скота? Трава там по уши. Или взять машину. Куда ты с ней сунешься дома?

— У меня широкие полосы, — ухмыляясь, отвечал Яков.

— Это, скажем, у тебя.

— И растет неплохо. Зачем нам, Петрович, ехать на хутор-то? Разве там такая земля? Суглинок, а то и песочка прихватишь.

— Так ведь рядом сколько торфу… А смешай-ка, скажем, навоз с торфом, чего получится? Почитай, за что ратует «Сам себе агроном». С умом, так урожай не меньше Украины можно достигнуть. Вон Мише я вспахал землю, диской помял, а потом еще железным зигзагом поборонил. Вырастет хлебушко, ей-бо вырастет.

За две недели на берегу появились три больших штабеля. И Яков Бессолов решил возвращаться домой, надоело, видать.

— Всех денег не увезешь, — говорил он. — У меня вон Оля один раз стукнет молотом — копейка, два раза — две копейки.

— Тебе хорошо, Яков Семенович, за Олину спину прятаться, а у меня за кого? Как, Аркашик, останемся? Теперь, слышь, премиальные пойдут.

Бессоловых задержать не удалось, и мы с отчимом остались одни. На другое утро пришли на берег, смотрим, как выкатывать будем на одной лошади?

— Приспособимся, — подумав, сказал никогда не унывавший отчим. — Тебе за комель буду подцеплять, а вершину сам потяну.

И начали мы двое таскать на берег бревно за бревном.

Днем пришел десятник, посмотрел на нас, покачал головой.

— Чего ж поделаешь, — пожал плечами отчим. — Уехал напарник-то.

— Ничего, Петрович, — успокоил десятник. — Завтра приходи, лошадь дадим, только выкатывайте. Лес-то, товарищи, валюта!

— Ради валюты и остались, — подтвердил отчим.

На следующий день мы уже работали на двух лошадях: на одной сидел я, а другую гонял сам отчим. Вечером подсчитали — и оказалось, что мы выкатали бревен не меньше, чем катали с Бессоловыми.

— Самое денежное дело началось, — покуривая, оживленно говорил отчим. — И с налогами рассчитаемся, Аркашик, и покупок матери купим. Плуг еще железный надо приобрести. Подсмотрел я в кредитном белохолунинец. Это не деревяшка. Шибко хорош плужок. А как же… Нам без плуга совсем нельзя, — будто рассуждая сам с собой, говорил он. — Плуг для мужика — первое дело…

А иногда вечером отчим выпьет стаканчик водки и с упреком себе скажет:

— Водка — последнее дело. Не привыкай! Я ведь в Питере научился. Кирпичи на спине таскал. Жил в подвале. А потом — окопы. Нелегкая жизнь-то мне выпала. Выпьешь — вроде и забудешься, — и, положив перед собой на стол тяжелые натруженные руки, отчим наставлял меня: — Учиться надо. Раньше ходу не было нашему брату, а теперь куда хочешь иди: хоть на доктура, хоть на инженера. На кого, думаешь, лучше?

— На кого ж? — раздумывал я, не зная, что сказать. — На Добрякова…

— Неплохо бы. Добряков, учти, на всю губернию один. Только равняться с ним нелегко. Ну что ж, держи в уме. Сначала определим в семилетку, а там и дальше двигай. От меня если что зависит — помогу. А водку, говорю, ни-ни, боже сохрани… Это плохая привычка…

Прошло еще две недели. На берегу снова прибавилось наших штабелей. Из дому мать уже не раз заказывала с попутчиками, чтоб возвращались, вот-вот, дескать, и жать начнут.

Получив расчет за выкатку леса, мы пошли в вагон-лавку. Матери купили на платье, мне — ботинки и калоши на валенки, сестре и брату взяли ситчику, мать и им что-нибудь сошьет.

— А бабушке чего думаешь? — спросил отчим.

— На кофту ей и платок на голову.

Я долго выбирал платок. Сначала думал купить белый с цветочками. Продавец смотрел, смотрел на меня и спросил, кому, мол, покупаете. Я сказал, что бабушке, и тогда он выбросил на прилавок другие платки — темной расцветки.

— Эти лучше ей к лицу пойдут, — посоветовал он.

Я выбрал черный платок с белыми горошками по полю. И каемочки по краям цвели неяркие.

«Подарок бабушке сам и вручу, — думал я, прижимая покупки к груди. — Сам, мол, заработал и сам выбрал. А выбрать подарок — тоже непростое дело. Надо знать, кому что к лицу идет».

На другой день мы с отчимом подъезжали к родной деревне. Я смотрел и не узнавал своей Купавы. Рожь так вымахала, что тебе стена, одни крыши виднелись да торчали колодезные журавли. «Купава ли?» — удивился я и поторопил Рыжка.

Отчим окликнул меня, теперь, мол, дома… Устал Рыжко-то, не торопи.

На дворе он стал распрягать лошадь, а я с гостинцами сразу в избу. В избе была бабушка да ребятишки.

— Вот и наш городовик, слава богу, выкатился, — приветливо встретила меня бабушка. — Проголодался небось?

Я подбежал к бабушке с платком. Она взяла, не торопясь развернула.

— Горошки-то как настоящие! — воскликнула бабушка и тут же накрыла платком голову.

Сестра Сима и брат Шурик топтались тут же, трогали меня руками, им бы только сладкий пряник. Получили они по прянику от «городовика» и убежали.