Горизонты

Мы знали, что Серега собирается стать моряком, притом на Севере, и теперь он читал книги лишь про моряков, а в школе с упоением рассказывал нам об их беззаветной храбрости. Сидит, бывало, Серега на «Камчатке» и, размахивая руками, басит, собирая, вокруг себя слушателей. А слушателей у него всегда полно, все верят в его рассказы и, конечно же, верят в то, что Серега Бахтияр тоже будет храбрым моряком. А пока он главный ассистент у Ильи Фомича.

Илья Фомич, казалось, все умел, даже умел рисовать. Это с его легкой руки пошло по школе — разрисовывать обложки тетрадей. Как-то он принес на урок тетрадку ученика из седьмого класса и показал нам яркую, красочную обложку. Мы все так и ахнули. Она действительно была красива. Так сказал и сам Илья Фомич. А уж кто-кто, а наш Фомич в этом деле понимает.

— И нам можно так же? — спросил я.

— Если сумеете, конечно. Попробуйте.

И мы решили попробовать. Каждый старался украсить свои тетради как можно лучше. Я тоже не один вечер над ними пыхтел.

Раньше, бывало, я только приделывал рожки да хвостики к святым и еще рисовал своего Урчала. В школе-четырехлетке Михаил Рафаилович сам не был художником, но жена его, Лидия Георгиевна, рисовала хорошо. Ее рисунки, сделанные углем на больших листах картона, подолгу висели у нас в классе. А мы брали из коробки буквы и, сложив из них слово, которое подходило к рисунку, помещали его под ним. Это была как бы своеобразная игра.

Иногда Михаил Рафаилович приходил на последний урок и говорил:

— А теперь порисуем, — и пояснял нам: — Рисуйте на свободную тему, кто что видел…

Я любил эти уроки. Рисовал обычно нашего Рыжка, Урчала и еще солнце. Лошадь у нас была рыжей масти, и я ее закрашивал бурой краской. Урчала — черной. А солнце у меня было всегда большое и красное, как дно медного таза. Изображал и себя: на Рыжке я боронил, сидел, как положено, на лошади, а за бороной бежал Урчал. Над моей головой, висело солнце, и огненные нити тянулись к земле. Если изображал сенокосную пору, то рисовал телегу с сеном, если пахоту, то за плугом шел отчим, а я вел Рыжка за уздечку.

В эти годы я и дома рисовал много. Вернее, срисовывал. Увижу в газете или книге портрет какого-нибудь красного командира и начинаю переводить его на бумагу. Делал это так. Накладывал портрет на оконное стекло, а поверх — бумагу, и обводил карандашом контуры лица. Получалось вроде похоже. Особенно когда у того красного командира была папаха или же большие усы. По этим-то главным деталям и можно было понять, получился ли у меня портрет. Если нет усов, какой же, скажем, Буденный? Тогда уж начинай все сначала.

Такими рисунками я заклеил весь простенок в избе и каждого, кто приходил к нам, спрашивал, походит ли мой герой на себя. И еще буквы мне удавались, все лозунги в школе были написаны мною.

И вот теперь пришла пора рисовать по-настоящему, чтобы украсить тетради. Надо так сделать, чтоб не испортить их, чтоб другие не смеялись. А то Деменька Цингер сразу просмеет…

Впереди меня сидел худенький востроносый мальчик с вихорком на затылке. Он был хромой и на переменах от парты далеко не отлучался. Сидел и все что-нибудь листал — то тетрадку, то книгу и охал: «Ой, идет учитель… Ой, ничего не знаю… Ой, провалюсь… Ой, ой, ой» — только и было слышно от него. А над другими, бывало, смеялся.

Однажды Деменька достал где-то учебник физики Цингера и все время сидел с этой книжкой. Даже, говорили, спать ложился с ней. Так его в классе и прозвали Цингером…

Так вот, об обложках. Я решил разрисовать все обложки, кроме тетради по математике. На тетради по химии изобразил Ломоносова. Я не знал, что в те давние времена носили парики, и кудри сделал ему настоящие. Гриша говорил, что мой Ломоносов очень похож на себя. На тетради по русскому языку и литературе нарисовал Тараса Бульбу с огромной, за поясом, трубкой; по географии, конечно, Коперника с подзорной трубой. Тетрадь по ботанике, само собой, украсили цветы — мои белоснежные кувшинки. В общем, получилось не так-то и плохо, каждый рисунок соответствовал содержанию тетради.

Были, конечно, у нас и свои огорчения. Ведь и у путника дорога не всегда бывает гладкой.

Однажды Илья Фомич задал на дом задание. Следовало на одни вопросы ответить письменно, на другие — рисунками. Предстояло нам показать в тетради лунное затмение. Я нарисовал на странице почти рядышком три круга: большой — солнце, немного поменьше — земля, еще поменьше — луна. Соответственно раскрасил их: солнце. — яркой огненной краской, землю в зеленый цвет обрядил, а луну в голубой. Но не учел, что землю поместил слишком близко к солнцу и нужного пересечения лучей не получилось. Все же по-своему доделал: лучи у меня исходили от солнца, попадали сначала на землю и, опоясывая ее, точно ремнями, уходили к луне и тоже опоясывали ее.

Я положил свою тетрадку с Коперником учителю на стол, и она затерялась в общей стопе. Почти неделю с нетерпением ждал, что скажет Илья Фомич. И вот он появился с тетрадями под мышкой. Аккуратно положив их на стол, обвел взглядом класс, тяжело вздохнул.