Горизонты

— Не поняли вы, ребятки, лунное затмение. Придется задержаться на этом. Возьмем, к примеру, первую тетрадь, — и, взяв ее, выставил перед классом три круга, опоясанные ремнями. «Да ведь это мое затмение-то, — ужаснулся я. — Мое-е-е».

Я склонился на парту и закрыл лицо руками, вдруг почувствовав себя самым несчастным человеком на земле. «Наверное, поставил плохую отметку. За такое затмение и из школы могут исключить», — подумал я.

А Гриша Бушмакин трепал меня рукой за плечо.

— Чего это ты горюешь? Видишь, как учитель рисует на доске? Смотри и учись.

Я взглянул на доску.

Верно, кружочки-то не такие, как у меня. Да и земля — подальше от солнца. Как же это я сплоховал? И ведь дома затмение, хоть и солнечное, видел…

Взяв карандаш, я снова начал рисовать, стараясь сделать так, как было на доске у Ильи Фомича.

Когда кончился урок, мы гурьбой подошли к учительскому столу и стали разбирать тетрадки. Я взял своего Коперника с подзорной трубой и, отыскав «затмение», обрадовался: отметки-то и нет.

— Никому, ребятки, ничего не поставил, потому что у всех ошибок полно. Плохо разъяснил я вам.

— Как же плохо? Хорошо, — пропел тонкоголосо Деменька Цингер.

— А почему не так сделали? Понятно ли теперь, ребятки?

Я шел домой — и снова ждал урока Ильи Фомича.

«Теперь уж сделаю, как надо, — молча обещал я ему. — Как только приду, сразу засяду за затмение…»

7

С Гришей Бушмакиным мы подружились.

В школу я приходил пораньше и поджидал его: то ответы у задачи нужно сверить, то книжку интересную дома прочитал, хочется рассказать о ней, то о пионерском поручении надо посоветоваться.

Гриша был аккуратен, он всегда приходил без пятнадцати девять. По нему можно было проверять часы. Увидишь на тротуаре мальчишку в пестрой шапке из телячьей шкуры, и считай, что пора садиться за парты. Через минуту-другую Гриша вбегал в прихожую, сбрасывал с себя овчинный полушубок желтой дубки и, прихватив с собой сумку и пеструю шапку, направлялся к нашей парте.

Я раскрывал свою тетрадку, и мы начинали сверять ответы домашнего задания по математике.

На каждом уроке математики Павел Никифорович кого-нибудь вызывал к доске. Вызывал он чаще по порядку, и я следил, когда подойдет мой черед. В такие дни я волновался больше обычного: а вдруг попадет какая-нибудь заковыристая задачка?

«Только бы отвести очередь, — думал я с тревогой. — Ведь все, все знаю, а страшусь. Боязливый какой-то, не то что Гриша».

У каждого учителя, вероятно, есть ученики, на которых он опирается. Были свои любимые ученики и у Павла Никифоровича. Стоило кому-нибудь запутаться у доски, как учитель тотчас же обращался к ним. А они уже тут как тут, наготове, они бойко отвечают на вопрос, в котором запутался их товарищ. Павел Никифорович, вздернув на лоб очки, теребит свой висячий ус и добродушно улыбается. Это были его самые счастливые минуты. Гриша Бушмакин был в числе трех-четырех преуспевающих. А я — нет, я по математике шел в середнячках, не хуже их, но и не лучше. Решал примеры и задачки аккуратно, у доски подолгу не стоял, не ругал меня учитель, а все же, признаюсь, не радовали меня эти уроки.

Вот, бывало, входит в класс Павел Никифорович, прямой и бритоголовый. Серый, полувоенного покроя, френч со стоячим воротником подпирает гладко выбритый подбородок. Очки, как всегда, у Павла Никифоровича на лбу. Раскрытый журнал он несет в руках перед собой. Остановившись у стола, прицеливающим взглядом окидывает притихший класс, надвигает очки на глаза и равнодушно произносит чью-нибудь фамилию. По классу проходит вздох облегчения.

«Не меня… пронесло!» — вздыхает класс.

Я и теперь помню это странное чувство. Откуда оно взялось: или учитель вселил в нас страх еще во время вступительных экзаменов, или мы в самом деле слабо разбирались в математике? А может, суть была в чем-то другом?..

Имел Павел Никифорович привычку бросать кому-нибудь из нас язвительное словечко. И доставались они большей частью нам, середнякам да слабеньким.

Стоит учитель рядом с учеником и что-то бормочет себе в усы.

— Игрек куда убежал? — вдруг вскрикнет Павел Никифорович.

Классу все видно, и все мы давно заметили, что игрек, действительно, на доске потерялся. А учитель уже новую шутку подбрасывает.

— Плюс на минус, по-твоему, будет сивая коза?

Тут уж становится ясно: бросай мел и возвращайся к себе за парту. Иначе — доконает. Может, и не доконал бы, но среди нас укоренилось именно такое мнение.

Сядет мальчишка за парту, смахнет со лба пот — и за задачку. Решит — и удивляется, как же он опростоволосился-то так? Вот же ответ… Но уже поздно: у доски стоит другой ученик.

Гриша Бушмакин этого не испытал. Я всегда удивлялся, как он быстро и ловко решал задачи.