Горькая полынь моей памяти

  – Если собираешься отказ писать – не корми грудью, – громогласно заявила медсестра, под всеобщее осуждение новоявленных мамаш. Пять пар глаз уставились на Элю, разглядывая, как экспонат в музее.

  Эля задумалась. Отказаться? Слышала, за здоровыми младенцами очередь. Неонатолог сказала, её ребёнок здоров. В приёмной семье девочку любить будут, баловать, игрушки покупать, в школу хорошую отдадут, кормить станут вкусно. Что Эля может дать? Ей себя не обеспечить толком. Жить – и то негде.

  Квартиру сняла с огромным трудом - убитую в хлам однушку, - никто беременной не желал сдавать. У Нади с Женей с младенцем не останешься, «бизнес» пострадает. Пришлось заплатить за полгода вперёд, оставить огромный залог, за регистрацию доплатить. Жить на что? Есть? Пить? Подгузники покупать? Глупая, глупая, считала, что денег у неё «куча»… Какая куча – на еду не хватит!

  – А можно отказаться, чтобы потом забрать? – встрепенулась Эля.

  – Можно, большинство так делают, а дети потом по детским домам сидят.

  – Почему?

  – А кому он нужен, если кукушка в любой момент объявится, – фыркнула медсестра.

  Кому нужен… Значит, нужно оставить так, чтобы был нужен. Здоровая, рыжая девочка быстро попадёт в хорошую семью, а Эле проблемы ни к чему. Не вскакивает она среди ночи, как соседки по палате, не прислушивается к дыханию, не берёт лишний раз на руки, в нужное время пеленает, держит бутылку со смесью, чтобы грудью не кормить.

  На пороге палаты появилась сияющая Маргарита Павловна, с двумя огромными пакетами и упаковкой подгузников наперевес.

  – Ну вот, а говорила-то, говорила, – приговаривала Маргарита Павловна, вынимая рыжеволосый кулёк из люльки. – Здоровая красавица! Как назвала? – обратилась к Эле, держа на руках девочку.

  – Никак, – насупилась девушка.

  – Это ещё почему? У человека должно быть имя.

  – Кто заберёт, тот пусть и называет.

  – Кошка ты блудливая! Тебе господь такое чудо послал, а ты его в чужие руки отдать хочешь?

  – На что я это чудо кормить буду? – взвизгнула Эля. – За садик надо платить, за школу, за еду, за квартиру, за всё!

  – Ничего, заплатишь. Заработаешь.

  – Заработаю, как же…

  – Так, я пойду, порешаю кое-что, переговорю, с кем надо, а ты имя дочери придумывай. Поняла меня? И чтобы без глупостей! Совсем из ума выжила? Чудо, считай, сотворила собственноручно, и отдать хочешь?

  – Собственноручно, – проворчала Эля. Руки-то тут причём, спрашивается… – И как мне тебя назвать? – она уставилась на сопящий кулёк. – Маша? Зина? Надя?

  – Ангелиной назови, – подсказала одна из соседок. – Вроде ангела. Раз чудо.

  – Нужно по святцам смотреть.

  – В честь святой назови, она помогать будет ребёнку.

 – А какие есть святые?

  Всей палатой вспоминали. Ксения – Эле не понравилось имя. Феврония и Матрона тем более, как и Иулиания. Кто сейчас ребёнка Иулианией назовёт? В жизни не запомнишь такое имя. Не выходило ничего с православными святыми…

  Может от того, что рождена она от мусульманина? По отчеству нужно выбирать… Джамиля Дамировна, например. Эля посмотрела на рыжий чубчик дочки, засмеялась. Джамиля! Вот смеху-то будет! И не собирается она отчество Дамира давать малышке. Зачем? Эля перед родами всё узнала, решила, что запишется как мать-одиночка – льгот и пособий больше, а помощь ей не лишняя.

  Нашла Серафима Саровского, чудотворца. Чудо-творец. Серафима – красивое имя, решила Эля, а сама Серафима согласилась, приоткрыв светло-голубые глазки.

  Полгода Эля как-то выживала, через месяц после родов устроилась уборщицей в рыбный магазин на первом этаже многоэтажки, где снимала квартиру её маленькая семья. С Серафимой сидела Надя, иногда Женя, реже Маргарита Павловна, которая посменно работала в больнице и вела приём в женской консультации.

  Вещи для Серафимы покупала через интернет, ношеные, старалась выбрать получше. Иногда везло, отдавали бесплатно почти новые, фирменные вещички. Коляску успела отхватить хорошую, а кроватку пришлось покупать. Ничего, кое-какие запасы из «кучи» оставались. Дочка росла здоровенькой, крепкой, не капризной.

  Правда, Эле часто казалось, что она не любит Серафиму… ведь ей должно хотеться держать на руках ребёнка, играть с ней, заниматься, а она хотела только спать и думала, где раздобыть денег - то на детское питание, то на одежду, то себе на сапоги – гулять подолгу в осенних невозможно холодно, даже шерстяные носки, подаренные Надей, не спасали.

  Тогда же Надя рассказала, что мама и Митька сгорели, она давно узнала от родителей, Эля беременная была, Женя запретила говорить, поэтому молчала. Эля проплакала половину дня, рыдала до икоты, потом проснулась Серафима, пискнула, напомнив о своём существовании, мгновенно вспомнилось, что заканчивается детское питание, пришлось кутать малышку, идти пешком за банками питания. В маршрутку не залезешь с коляской… И денег жалко.