Горькие травы

А Вася Солонцов становился подростком, все больше вытягивался и худел. Уже к марту у него начинали ярче проступать веснушки по лицу и шее. Он быстро вырастал из одежды. Солонцова шила и покупала ему на вырост. Со следующей осени он должен был ходить в шестой класс. Вместе с ростом он, кажется, становился замкнутее. Поляков как-то заметил, что он слишком много стал читать. Все это были приключенческие книжки, о шпионах и путешествиях, Жюль Берн и Фенимор Купер, Уэллс и Алексей Толстой, множество книжек со стремительным шпионским сюжетом. Однажды Поляков раскрыл одну из них с таинственным названием «Черная маска» — и опомнился, перевернув последнюю страницу. Долго чертыхался, жалея потерянное время.

Он стал внимательнее присматриваться к Васе, больше расспрашивал его о прочитанных книгах и незаметно повел наступление на детектив. И вытащил однажды в результате своих усилий из-под подушки у Васи «Шагреневую кожу».

— Посмотри-ка, что он читает.

— Конечно, он должен изучать с тобой травопольную систему и «Навоз как средство повышения урожайности»?

— Зря язвишь, я толстокожий, Екатерина Васильевна.

— Не пойму тебя, — заговорила она совсем о другом. — Что тебе нужно? Работа у тебя хорошая. Ты все время чем-то недоволен.

— Брось кипятиться. Ты чего? — удивился Дмитрий. Солонцова шутливого тона не поддержала, отошла, села на диван.

— Опять скоро весна.

— Опять скоро весна. Пятая, Митя. А мы ни разу в отпуск вместе не ездили. Тетка сколько лет в Приазовье зовет, у нее там домик.

— Подожди, подожди, разве пятая?

— Ничего ты, Митя, не помнишь, кроме своих книжек.

— Подожди, Катюша. Нет, подожди, не отворачивайся. Ты чем-то недовольна.

— Я очень довольна, Митя, — осторожно, выбирая слова, сказала она, стараясь не глядеть на него и не проговориться о том, что ее начинало все больше и больше мучить.

Поляков отодвинул от себя тетрадь, исписанную цифрами, расчетами, встал, прошелся, поглядел на жену. Солонцова избегала его взгляда. Не сделал ли он на днях чего обидного для нее? Партсобрание, кино третьего дня, обеды в заводской столовой, когда она работала в первую смену, по вечерам — библиотека, вечера у Дротовых, вкусные, пышные блины и разговоры с Платоном Николаевичем о заводских делах, но и там он почти всегда с нею.

Поляков ходил по комнате. Она слушала, как скрипят половицы. Хорошо, когда в доме есть такой большой и надежный мужчина. Ничего с ним не страшно. И плохо, когда перестанешь его понимать, просыпаешься ночью и чувствуешь себя одинокой. Он рядом, спокойно и ровно дышит, и ты одна, ты не понимаешь, не знаешь, почему он с тобой, не знаешь, чего он хочет. В первый год, понятно, был свеклоуборочный. А сейчас чем он недоволен? Работой? Порядками на заводе? Урожаями в Зеленой Поляне? Живут же люди. Совсем с ней не бывает. Да, хорошо, у нее — работа, сын, муж, ей завидуют, у нее хороший, видный муж. Завидуют, а никто не подумает, что она одинока, и с каждым днем все больше. А может, ей кажется? Он приносит домой все, до рубля, Васю любит, на той неделе вместе с ней ходил выбирать ему костюм. И даже рассердился на нее, когда она хотела взять подешевле. Ну, пусть читает, выписывает разные там книги, техническую литературу. Это она понимает. Но зачем ему, инженеру, колхозы, люцерна, травополье, трудодни, статистика? Он очень любил своего дядьку Матвея, дядька умер. Она думала, что мужа перестанет тянуть в деревню. Почему он никогда ничего ей не объяснит? Она бы поняла, постаралась понять. Неужели бы не поняла? Теперь, скоро три года после смерти Сталина, все сумасшедшие. О чем-то спорят, доказывают, рвут друг у друга газеты. Чего-то ждут, не успевают переварить одно, ждут другого. В прошлом году что творилось весной. А в позапрошлом? Двести человек захотели поехать на целину — Селиванов бегал как ошпаренный. И сейчас тоже многие собираются. Радио включишь — только и слышно: целина да целина. Вчера из Ленинграда передавали — опять едут. А недавно, в дни съезда? Как бы от своих думок уехать. На вокзале, Тимочкин рассказывал, столпотворение, весь мир с места снялся. Или она совсем ничего не понимает? И Малюгина забрали с завода, говорят, в сельский район, в райком. Быстро пошел в гору. Из-за этого Митя тоже ругал Борисову. Селиванов за голову хватался. Да и сам Митя, с тех пор как на съезде об этом культе сказали, тоже не в себе. Две ночи напролет курил на кухне, до этого вроде бы и утихомирился, спокойнее стал, о Капице да о Лобове уже редко вспоминал, а сейчас опять. Все ему что-то не по себе. Вася уже читает Бальзака. Он, кажется, писал много о женщинах. Все забыла!

Она вздрагивает, слыша голос мужа, он раздается неожиданно громко, и она первое время не понимает слов.

Дмитрий снова с книгой в руках, быстро листает и, найдя нужную страницу, возбужденно читает:

— «Нужно идти путем замены малоурожайных…» Послушай, Катюша, что он пишет, нет, ты только послушай!

— Кто, Митя?