— Не думала об этом. Баламутит он много. Недавно за архитекторов взялся. От них требуют экономию, а он — с мозаикой. Знаете, как он назвал их? — Юлия Сергеевна засмеялась. — Кроты, способные лишь на размножение, а не на творчество. Ну, известно, после — держись! Два дня разбирала.
— Вам не нравится?
— Я его понимаю. Он прав больше, чем можно подозревать. Человека надо воспитывать не только сытной пищей.
Дербачев глядел на нее, слушал.
— Он меня и бесит, и заставляет уважать себя, этот Гусев. Адская воля. У него действительно есть от гения. Вот посмотрите его фрески, я до сих пор не забуду, особенно центральную. Молодогвардейцы там, такая Ульяна Громова по ночам снилась. Экспрессия и трагичность во всех его работах.
— Посмотрю. Значит, пешком? Ну, до встречи, Юлия Сергеевна.
— Всего доброго.
Юлия Сергеевна шла мимо ярко освещенного строительного объекта и отдыхала от разговоров. Вверху, на уровне третьего этажа, на лесах двигались фигуры рабочих, слышалось жужжание моторов и голоса, небо над строящимся зданием было черным и низким от света прожекторов, фонарей и костров, возле которых грелись время от времени спускавшиеся с лесов каменщики.
Женщины в ватниках по наклонным полкам-лесенкам носили раствор и кирпич, фигуры их казались массивными, даже издали было видно, что им тяжело, и шагали они грузно, медленно, промороженные доски тяжело оседали у них под ногами. Юлия Сергеевна остановилась и стала глядеть на них, ее тянуло туда, к ним, в кирпичи и цементную пыль, в рокот машин и крики, и она, нетвердо ступая высокими теплыми ботинками по мусору, битому кирпичу, прошла к лесам, по привычке здороваясь со встречными, стала всходить вверх, придерживаясь за холодные шершавые перила с намерзшим кое-где раствором. Когда ей попадались навстречу женщины с порожними носилками, она жалась в сторонку. Взобравшись на самый верх и пряча озябшие руки в рукава, долго глядела на каменщиков, молчаливо и споро делающих свое дело. Яркое снизу освещение было здесь недостаточно. Они работали в полумраке, отбрасывая длинные тени, изредка негромко переговариваясь, и косились на незнакомую, не по-рабочему одетую высокую женщину.
Один из каменщиков, рядом с ней, совсем молодой, гибко и ловко двигаясь, шлепал в стену раствор, разравнивал, хватал кирпич. В его руках кирпичи казались невесомыми, Юлии Сергеевне захотелось один из них подержать, чтобы убедиться в обмане. Под взглядом Юлии Сергеевны каменщик стал двигаться еще быстрее, стал покрикивать на подсобниц, таскавших ему раствор и кирпич. «Сколько ему? — пыталась определить Юлия Сергеевна. — Двадцать или чуть больше?» Она сейчас завидовала ему, он видел результат своего труда сразу, и он словно знал, что она завидовала, теперь кирпичи шли через его руки сплошной полосой. Их подавала толстенькая от телогрейки, невысокая женщина, она тоже все учащала и учащала движения и по временам начинала звонко смеяться. К Юлии Сергеевне подошел наконец бригадир каменщиков — низенький, усатый, глаза его в полумраке казались темными и рассерженными.
— Я не помешаю? Весь город строится, прямо щетиной оброс. Интересно.
— Кому как, — возразил бригадир, приглядываясь к незнакомой, хорошо одетой женщине. — Проторчишь на морозе с мастерком ночь — весь интерес соскочит. Да еще неполадки тут, нехватки… Без раствору сутками сидим. Вон кирпича на два часа осталось. А смена только началась. Простой в карман не положишь.
— Подвезут.
— Как же, надейся, подвезут! Одно наше управление тридцать объектов возводит. Прорва, разве напасешься?
— Все закономерно.
— Что закономерно? — переспросил бригадир сердито. — И вообще кто вы такая? Забралась куда не просят, да еще разные слова.
— Не сердитесь. Я здешняя — осторечанка. Захотела взглянуть, нельзя, что ли? Кругом так много строят.
— Взглянуть, оно не дорого, — проворчал он невнятно себе под нос. — Здесь не кино, гражданка. Посторонним сюда запрещается. Расшибетесь, кому влетит?
— Я не расшибусь.
— Все равно сойдите. Здесь нельзя.
— Оставь ты ее, Фомич, — неожиданно вмешался молодой каменщик. — Пусть поглядит. Может, к нам на стройку айда, девушка? Место будет.
— Ладно, репей, прицепился, успел. Тоже мне, отдел кадров. — Усатый бригадир опять повернулся к Юлии Сергеевне.
— Хорошо, хорошо, — торопливо сказала она и стала спускаться.
Перед нею, кругом нее жил, дышал, трудился многоглазый ночной город.
Низенький бригадир шел за нею следом. Он проводил ее до выхода на улицу молча, не говоря ни слова; она услышала, как он выругался, возвращаясь. Она не обиделась. Люди складывали дома из кирпичей, делали станки, писали картины и продолжали бы делать это и без нее. А ей нечего было им противопоставить, после нее не останется ничего. Она нащупала перчатку в кармане, натянула. Привяжется такая философская чушь, попробуй докажи себе.