Горькие травы

Другая правда (она существовала, такая правда), правда колхозниц, пахавших на себе свои огороды, была временной правдой, и Юлия Сергеевна не могла ее принять. Теперь давно уже никто не пахал на себе. Юлия Сергеевна сейчас возмущалась, пожалуй, больше самим Володиным, его выпячиванием и подчеркиванием себя, своей роли, подчеркиванием своей трагедии в большой правде времени, которую он понимал, по мнению Юлии Сергеевны, в общем-то правильно.

Тогда в кулуарах драмтеатра к Володину, кроме Юлии Сергеевны, подошел еще один человек, новый секретарь, Дербачев Николай Гаврилович, и они разговаривали вместе, все трое. Потом Юлия Сергеевна отошла, они остались, бывший и новый секретари, и долго ходили рядом — хромой Володин стучал палкой, а Дербачев все слушал его, иногда посмеиваясь, иногда хмурясь.

Бюро проходило в малом конференц-зале обкома с длинным широким столом посредине и тяжелыми стульями с прямыми высокими спинками вдоль стен, с монументальными полотнами осторецких художников. В них ушла большая часть средств местного художественного фонда, и все же, несмотря на это, они не нравились Юлии Сергеевне, хотя везде были такие же. Доклад у Юлии Сергеевны получился, она сама знала — доклад хорошо продуман, скомпонован. Его можно было назвать своеобразным и ярким, если бы не излишняя заданность и категоричность, отсекавшая все мало-мальски лишнее, все, что не служило самому главному сейчас и необходимому. Большинство присутствующих, и сама Юлия Сергеевна, не считали категоричность доклада недостатком, скорее — достоинством и заслугой. Ее голос звучал все увереннее.

— Мне приходилось последнее время бывать на собраниях местных отделений Союзов писателей и художников, в творческих коллективах театров и студий, — говорила она. — Я не раз слышала горячие дискуссии о роли литературы, искусства в созидательном потоке нашего времени, который становится все шире и полноводнее. Товарищи! Мне приходилось слышать, правда не часто, неправильные суждения отдельных творческих работников. Что больше может вдохновить? Образ отрицательный или образ героя положительного, самоотверженно работающего на благо нашей Родины и народа? Кому из них должен отдать предпочтение художник? Конечно, образу положительному. Пусть придется собирать по черточкам, по капле, если так можно выразиться. Полнота жизни не определяется втаскиванием в книгу или картину того мусора, которого всегда очень много возле любого строящегося здания. Здание останется, мусор завтра исчезнет. Правда искусства — большая философская правда времени. Ее мы должны брать на вооружение.

Юлия Сергеевна говорила легко и свободно, характеризуя творческие коллективы, прибегала раза два к неожиданным аналогиям, и на лицах слушающих мелькали улыбки.

И оживление наполняло помещение негромким шорохом.

Юлия Сергеевна перевернула последнюю страницу доклада.

— Мне, товарищи, хочется остановиться еще на одном. Часто мы еще не умеем соразмерять наши желания, пусть даже и благие, с нашими возможностями. Фантазия — вещь хорошая и нужная, против этого вряд ли кто будет возражать. Я не стану называть имен, просто пример приведу. Не так давно группа художников внесла в обком, сразу подчеркиваю, интересный проект нового художественного оформления Осторецка. Заметьте себе, товарищи, не одного дома или там площади — всего города, как вы знаете, города не маленького. Правда интересно? У нас состоялся долгий и обстоятельный разговор, выяснилось много любопытного. Товарищи, например, утверждают, что станковая живопись себя изжила, и нам еще придется с ними разговаривать. Они заранее предупредили, что будут добиваться своего, а вот того, во сколько станет, они не подсчитали. Десятки и десятки миллионов рублей. Четверть сельского населения нашей области не вышла пока из землянок, и хотелось, чтобы товарищи это учитывали.

— Не хлебом единым! — подал реплику один из присутствующих, художник невысокого роста, с карими умными и холодными глазами. — К чему здесь эти околичности, товарищ Борисова? Я под проектом тоже подписался, ну и что? Я убежден: искусству давно пора выйти на улицы и площади.

Дербачев, слушавший до сих пор с видимым интересом, поднял руку ладонью вперед и сказал:

— Это уже не реплика, возьмете слово в прениях, кажется, товарищ Гусев.

— Не кажется, а действительно Гусев.

Некоторые переглянулись, пряча усмешки, а Дербачев сухо сказал:

— Благодарю вас, я не знал, что вы так знамениты.

В прениях много выступавших и много критики. Стенографистки не отрывались от своих тетрадок. Юлия Сергеевна схватывала суть и направленность выступлений на лету, внутренне нетерпеливо отмахивалась от них: ждала выступления первого. За время своего секретарства Дербачев ничем не проявил себя, он ни разу еще не выступал публично, и Юлия Сергеевна не успела составить себе ясного представления о нем. «Он может опять не выступить, — думала она. — Он, возможно, из тех, кто вживается слишком долго. Перекочует на новое место, так ничего и не сделав».