Горькие туманы Атлантики

Он представил себе скользкие от влаги палубы миноносцев, которыми когда-то командовал, напряженные, слезящиеся глаза сигнальщиков и вахтенных офицеров, вглядывающихся в туман. Да, нелегко там сейчас… И все же на кораблях гораздо радостнее служить, нежели здесь: там есть раз и навсегда заведенный порядок, уставная организация и традиции, есть, наконец, боевая задача — ясная цель, стремлением к которой пронизаны действия всех и каждого. И как жаль, что судьба смелых, мужественных людей, служащих на кораблях, часто зависит от хитросплетений политики, от скрытых замыслов кабинетных крыс.

— «Вверим судьбу всевышнему», — передразнил он первого лорда. — Тебя бы сейчас туда, в это пекло, где на каждой миле подстерегают подводные лодки и за каждым облаком прячутся торпедоносцы! Наверное, шевелил бы мозгами, а не уповал на бога… Неужели не ясно, что будущее Европы и Англии решается сегодня на русских полях сражений? Мы перед русскими в неоплатном долгу: ведь если бы Гитлер всю свою мощь обрушил не на Советский Союз, а на Британские острова, Англия не продержалась бы и недели.

Вице-адмирал вздохнул. Потом подошел к телефону и попросил дежурного адъютанта принести последние донесения английского военно-морского представителя в Мурманске.

3

Туманы измучили сигнальщиков. Они затягивали, словно дымом, скалистые берега Хвал-фиорда, здания Акранеса, рейд, на котором стояли на якорях почти четыре десятка судов под флагами союзных стран. С мостика «Кузбасса» просматривались лишь собственные полубак и корма.

Туман клубился, оседал, наплывал, и тогда чудилось, будто теплоход не стоит на якоре, а медленно движется на малом ходу и перед его форштевнем вот-вот возникнут из мглы либо прибрежные рифы, либо надстройки и палубы какого-нибудь корабля. Марченко понимал, что ощущение это обманчиво, кажущееся, однако не мог побороть в себе напряженности и до рези в глазах вглядывался в туман.

Когда пелена влаги рассеивалась и начинали обозначаться берега и силуэты судов на рейде, с разных сторон «Кузбасса» возникал перестук моторов баркасов и катеров. Шлюпки торопливо тянулись к берегу, и Марченко провожал их завистливым взором. Увольнения на берег были строжайше запрещены. Но многие суда стояли в фиорде уже третий месяц, нуждались в топливе, пресной воде, продуктах, а порой и в ремонте. Разве можно в таких условиях полностью изолировать от берега корабли?

Вздохнув, Марченко переводил взгляд на рейд, словно хотел удостовериться в том, что ничего не изменилось за время тумана. Ничего не менялось ни вчера, ни неделю назад… Он знал фиорд теперь так же подробно, как палубу перед мостиком, на которой горбились под брезентом американские танки. Разбуди его ночью, и он по памяти перечислил бы все суда, что стояли вокруг: американцы «Хузиер», «Уильям Хупер», «Пэнкрафт», «Питер Керр», «Кристофер Ньюпорт» и «Дэниел Морган»; англичане «Эмпайр Тайд», «Ривер Афтон», «Олопана»… При желании Марченко мог бы припомнить все тридцать семь судов: их мачты, надстройки и трубы маячили перед глазами уже много недель.

Эх, очутиться бы дома, на Украине… Сейчас июнь, и, значит, отцветает акация. Травы в левадах вымахали по пояс, колосятся хлеба, а под стрехами хат попискивают целый день вечно голодные, прожорливые птенцы стрижей. О многом не хотелось думать. О том, что гитлеровцы уже на Дону, рвутся к Кавказу… Что впереди переход через океан, а в трюмах «Кузбасса» — взрывчатка.

Помнится, Савва Иванович, помполит, говорил, будто взрывчаткой, что везут они, можно уничтожить десятки вражеских эшелонов, сотни танков, тысячи гитлеровцев. Поэтому их груз с нетерпением ждут и бойцы на фронте, и партизаны в лесах Украины и Белоруссии… Так-то оно так, но если в эту взрывчатку врежется бомба или торпеда, что останется от «Кузбасса» и его экипажа? Нет, и об этом лучше не думать.