Горькие туманы Атлантики

«Кузбасс» продолжал ходить вокруг транспорта. Океан по-прежнему оставался пустынным, и даже присутствие рядом второго судна не снимало с души горестного ощущения одиночества. Расплывчатое пятно солнца на севере опустилось к самому горизонту, почти касаясь его, а на юге небо потемнело, будто вся обжитая планета спала, погрузившись в светлые полуночи Заполярья, в блеклые белые сумерки Балтики и Заонежья, в звездную темень средних широт — темень, что постепенно сгущалась до смоляной, непроглядной черноты тропической ночи. Невольно создавалось впечатление, что на фоне полярного солнца «Кузбасс» и «Голд Стэлла» — на виду у планеты, хорошо просматриваются из земной, затаившейся темноты, как просматриваются действующие лица на освещенной сцене из погруженного во тьму зала. Это впечатление было настолько сильным, что Лухманов нахмурился. Взглянул на часы: скоро ли Птахов обследует судно?

Пожар на теплоходе удалось погасить, и его шлюпочная палуба, просторная и пустая без шлюпок, теперь лишь слегка курилась. Но странное дело: с зачахшим дымом транспорт, чудилось, утратил последние признаки жизни. Плывущие льдины ластились к его корпусу мягко, сторожко, подолгу задерживаясь у бортов. Да и волны обтекали обводы без той шипящей змеиной злобы, с которой обрушивались на «Кузбасс». Все это словно подчеркивало, что неподвижное судно сроднилось давно с таким же неподвижным окружающим миром, и попытки людей оживить его — бесполезны, более того — неестественны. Матовое небо отсвечивало на белые мачты и надстройки «Голд Стэллы» мертвые колеры извечной арктической наледи. «Уснул там Птахов, что ли?» — досадовал Лухманов, хотя знал, что старпом выполнит поручение тщательно и обстоятельно и потому не стоит его торопить.

Наконец минут через сорок с мостика транспорта замигал сигнальный фонарь. Птахов докладывал обо всем, что ему удалось выяснить… «Голд Стэлла» шла одиночкой из Канады в Советский Союз с грузом пшеницы. Подверглась нападению авиации, две бомбы попали в верхнюю палубу, однако не пробили ее. Возник пожар, и экипаж покинул судно, намереваясь на шлюпках достигнуть Новой Земли. На теплоходе остался лишь боцман, который отказался сойти вместе со всеми. Течи нет, двигатель цел, запасы топлива и пресной воды позволяют продолжить плавание. «По-моему, овчинка стоит выделки», — заключил Птахов, и только Лухманов и Савва Иванович, переглянувшись, поняли смысл этой фразы.

— Возвращайтесь на «Кузбасс», посоветуемся, — ответил капитан.

— Но ведь это смертельный риск, — неодобрительно отозвался Савва Иванович об очевидных намерениях старпома. — Ты все взвесил?

— Риска там, если уж честно, не больше, чем здесь, — возразил помполиту Лухманов. — И кроме того, несколько тысяч тонн пшеницы стоят риска. Ну да ладно, подождем подробного доклада Птахова, подумаем.

Вернувшихся с «Голд Стэллы» тотчас же тесно обступили моряки. Расспрашивали, удивлялись, с каким-то внутренним содроганием восторгались поступком боцмана, который и сейчас отказался покинуть судно и прибыть на «Кузбасс». Из рассказа побывавших на транспорте выходило, что боцман до последней минуты взывал к совести своих товарищей, бежавших с теплохода, ругался, называл их трусами и подонками. Те уговаривали его уходить вместе с ними, но, в конце концов, очевидно, решили, что боцман попросту рехнулся. И ушли… На судне упрямый моряк провел в одиночестве больше суток; в последние часы ему все чаще стала мерещиться всякая чертовщина, поэтому и «Кузбасс», и шлюпку с него он поначалу тоже принял за призрак… Все это могло для боцмана «Голд Стэллы» обернуться трагедией, не окажись поблизости советского теплохода.

А старпом, отмахнувшись от любопытных, поспешил на мостик. Он повторил, по сути, то, что уже сообщал, лишь несколько раз подчеркнув, что судно в отличном состоянии.

— Семь с половиной тысяч тонн пшеницы — представляете, какой подарок мы сделаем Родине!

— А продукты там есть? — зачем-то поинтересовался Лухманов — возможно, чтобы умерить пылкий напор своего старпома, хотя прекрасно понимал, что шлюпки не могли забрать корабельный запас провианта.

— Полная кладовая. Даже шотландское виски. С шиком плавают братья союзники! — Потом он сказал уже тише, обращаясь к Лухманову: — Ты сам говорил не однажды, что мне давно пора быть капитаном. Может, это как раз мой случай?

Лухманов промолчал, но Птахов увидел, что в душе капитан уже согласился, и решающее слово теперь принадлежало Савве Ивановичу. Поэтому он по-мальчишески озорно вдруг обнял старика, и в глазах его появилась теплая нежность, преданная ласка, которой раньше не замечал Лухманов. Может, за это и полюбила его красавица Лора?

— Савва Иванович, миленький наш помполит… Я же знаю ваш характер: сбрось вам десяток годов, и вы бы сами махнули на эту самую «Золотую Стэллу»! Вы же стальной человек и должны понять карьеристские устремления молодого талантливого старпома!

— Да что ты мажешь меня лампадным маслом! — не сдержался Савва Иванович, но строгость до конца соблюсти не сумел, усмехнулся. — Подхалимничаешь? Не знал, что ты такая подлиза.