Горькие туманы Атлантики

Наверное, подобное настроение овладело постепенно и экипажем, потому что все изумились и заволновались, когда на горизонте было обнаружено судно. Оно стояло без хода, от его палуб лениво тянулся редкий медлительный дым. С мостика «Кузбасса» сигнальным прожектором запросили: кто, мол, откуда, куда следует. Но ответа не поступило. Лухманов, поколебавшись, приказал изменить курс, чтобы приблизиться к судну.

«Не ловушка ли? — опасался он. — Может, рядом в глубине затаилась лодка?» На всякий случай изготовили оружие к бою. Мартэн попросил разрешения заменить у носового орудия Птахова, и капитан согласился. Хотел было стать к «эрликону» и Митчелл, однако Лухманов предупредил:

— Вы можете понадобиться на мостике, когда подойдем к транспорту.

Судно не подавало признаков жизни. Если бы не движение дыма, его можно было бы принять за изваяние. Оно осело почти до якорных клюзов, а может быть, приняло в трюмы уже и воду, но над низким и длинным корпусом корабля особенно стройными и высокими казались мачты с поджатыми стрелами. Между мачтами раскачивал ветер обрывки антенн.

Как сигнальщики ни всматривались, не удавалось обнаружить флага — ни на гафеле, ни на кормовом флагштоке; национальная принадлежность судна оставалась неопознанной. Но по срезу трубы и кормовым обводам определили, что это теплоход, судя по надстройкам, довольно новой конструкции. Пока приближались к нему, сигнальщики то и дело докладывали ранее не замеченные подробности. На вывороченных шлюпбалках до самой воды раскачивались пустые тали, — значит, экипаж оставил корабль. Шлюпок поблизости не было: либо они ушли, либо команду подобрало другое судно. Но почему транспорт покинут, причем, по всему видать, спешно? Дым поднимался с ботдека, вскоре увидели и низкое пламя, но это ведь не внутри корабля. «Может, в подводной части корпуса есть пробоины? — раздумывал Лухманов. — Транспорт нужно тщательно осмотреть… Он прочно держится на плаву, значит, подходить к нему не опасно».

— Птахов, — подозвал старпома Лухманов, — возьми несколько человек, осмотри судно. Не забудь прихватить механика, чтобы обследовать двигатель.

— Есть! — оживился старпом.

Когда приблизились к неподвижному теплоходу на несколько кабельтовых, сигнальщики прочли наконец на его корме имя: «Голд Стэлла». Он был приписан к одному из шотландских портов.

Сколько Лухманов ни напрягал память, не мог припомнить судна с таким названием в составе конвоя. Но разве в Атлантике находился только один конвой? Разве мало иных судов кралось вдоль кромки льдов, избегая встречи с фашистами?

Примерно в кабельтове от «Голд Стэллы» Лухманов застопорил ход, чтобы шлюпка могла отойти от «Кузбасса». Затем опять перевел рукоять телеграфа, решив ходить переменными курсами, хотя вероятность присутствия поблизости подводной лодки казалась теперь сомнительной, ибо лодка давно бы пустила ко дну неподвижный транспорт, но, как говорится, береженого и бог бережет.

— Вижу человека!

Этот доклад прозвучал как сенсация: все уже привыкли к безжизненному облику «Голд Стэллы». На «Кузбассе» моряки метнулись к левому борту, тянули друг у друга бинокли… Человек сидел на полуюте, на кнехте, обхватив голову руками, такой же неподвижный, как само судно. «Да жив ли он?» — подумалось, наверное, не одному. Однако, когда шлюпка приблизилась к транспорту, человек вдруг поднял голову, медленно встал. Какое-то время глядел на нее как на призрак, потом встрепенулся, что-то закричал, замахал руками. Сорвался с места, забегал по палубе и наконец вывалил за борт, навстречу «кузбассовцам», штормтрап. Зажал лицо ладонями, и плечи его задергались — моряк на «Голд Стэлле» плакал.

— Натерпелся, должно быть, страху… — сочувственно вздохнул боцман Бандура.

Каждого, кто поднимался из шлюпки на палубу, человек тискал, радостно обнимал, рассказывал что-то, возбужденно жестикулируя. Перед Птаховым он вытянулся, стал, очевидно, докладывать о положении теплохода. Затем торопливо пошел впереди старпома, на ходу все так же возбужденно разъясняя и показывая.

Несколько «кузбассовцев» на «Голд Стэлле» тут же отыскали огнетушители, начали сбивать пламя. Дым на ботдеке сразу потемнел и сгустился: верный признак того, что пожар не всесилен, что огонь не выстоит долго перед натиском воды и пены. «Почему же экипаж не сделал этого? Почему сбежал?» — с досадой подумал Лухманов.