Горькие туманы Атлантики

Вице-адмирала огорчало, что все указания штаба офицеры, видимо, связывали с его собственным именем: он ведь был главным исполнителем их. С первым морским лордом встречался далеко не всякий, и каждый приказ исходил практически из его, вице-адмирала, уст. Он с обидой замечал, как младшие офицеры при его появлении поспешно умолкали, хотя по их возбужденным лицам не трудно было догадаться, что они горячо и, должно быть, в своем кругу откровенно обсуждали события. Что ж, младшие офицеры всегда воображают себя выдающимися стратегами! Но почему они не доверяют ему? Неужели считают одного поля ягодой с Паундом?

Однажды он не сдержался, спросил напрямик пришедшего с донесением лейтенанта:

— Что вы думаете, Дженкинс, о положении конвоя?

— Думаю, сэр, мы напрасно впутались в эту кашу! — отчеканил не задумываясь тот, явно щеголяя своей откровенностью перед начальством. — У Великобритании хватает собственных забот!

«Болван!» — едва не промолвил вслух адмирал. Больше он с подчиненными на эту тему не заговаривал.

Наступили ясные дни — работать приходилось в бункере. Несмотря на хорошую вентиляцию, виски постоянно побаливали: может быть, от усталости глаз, утомленных электрическим светом. Тянуло на воздух, к чистому небу, к яркости дня. Будь на то воля вице-адмирала, он плюнул бы на опасности воздушных налетов и вернулся бы в свой кабинет в здании адмиралтейства. По крайней мере, там легче и свободнее думалось. И наверное, многие офицеры охотно последовали бы его примеру. Но неподалеку отсюда, в бункере своем, работал сам Черчилль, а разве можно бахвалиться глупой и нерасчетливой храбростью перед мужественной мудростью премьер-министра?

Лишь изредка, когда удавалось ночевать дома, вице-адмирал наслаждался покоем. В темноте он распахивал окна спальни, закутывался в толстый шотландский плед. Прохладный воздух казался густым, как влага, — его хотелось не вдыхать, а попросту пить. Спал он в такие ночи крепко, без сновидений, твердо решив перед тем не спускаться в бомбоубежище в случае воздушной тревоги. Несколько часов подобного отдыха хватало для того, чтобы проснуться на рассвете бодрым, словно помолодевшим. Но адмирал не торопился начать новый день: он долго еще лежал под пледом, думая о семье, которая уехала из опасного Лондона в родовое поместье жены, вспоминая с завистливым сожалением годы, когда командовал флотилией миноносцев. Кажется, был неплохим моряком: во всяком случае, его соединение считалось одним из лучших во флоте метрополии. Он любил подолгу оставаться на мостике флагманского корабля, его не утомлял просторный разбег океана. А главное — на его плечи не давили тогда тягостным грузом ни хитросплетения имперской политики, ни значимость стратегических тайн, ни верховные замыслы, которых он не знал до конца, но тяжесть которых испытывал постоянно.

Он, пожалуй, охотно поменялся бы ролями с теми адмиралами, кто командует кораблями. Хотя понимал теперь, что свобода их — кажущаяся, что они не вольны в своих действиях, ибо связаны по рукам и ногам наставлениями адмиралтейства. А эти наставления, к сожалению, он знал теперь тоже, часто не отличались ни глубоким анализом обстановки на море, ни зрелым предвидением. Не случайно на флоте и в армии так навязчиво воспитывают веру в непогрешимость приказов свыше! Если бы моряки с кораблей смогли однажды проникнуть в штабную кухню, если бы проследили, как, на каких основаниях принимаются нередко решения и сколько случайностей влияет на них, они от ярости разнесли бы адмиралтейство в пух и прах. Неужели и его, вице-адмирала, моряки причислят когда-нибудь к лику «твердых позолоченных лбов»? Что ж, он вряд ли смог бы себя оправдать в их глазах. Откуда им знать, что он, занимающий высокую должность в святая святых британского флота, по сути, лишен возможности сколько-нибудь заметно влиять на события…

Доклады оперативного отдела начинались обычно сообщениями с главных военно-морских театров. О конвое упоминалось уже потом, где-то в конце — вице-адмирал всегда с нетерпением ожидал донесений оттуда; он-то знал, что приняты далеко не все меры к тому, чтобы ограничить потери судов. Поэтому был удивлен и насторожился, когда офицер-оператор сразу же начал докладывать обстановку в районе Северной Атлантики, где, кроме проводки транспортов в Советский Союз, никаких других операций не проводилось.

Конвой минул уже остров Медвежий, оставив его к югу, и по-прежнему подвергался атакам вражеской авиации, причем участились налеты торпедоносцев. Вокруг рыскали подводные лодки, миноносцы эскорта то и дело их обнаруживали, заставляли погружаться на глубину, не позволяя успешно выйти в атаку. Частые гидроакустические контакты с лодками давали веские основания предполагать, что на пути конвоя расположилась «арктическая волчья стая» германского подводного флота. Тихий ход транспортов создавал возможность лодкам, даже находясь под водой, не отставать от каравана, следовать по пятам. Видимо, «стая» ждала своего счастливого часа.