Горький привкус любви

– Да, я же ведь зашел анекдот рассказать, – спохватился Гусев. – Вот, послушайте: Абрам кричит Саре: «Сара, ты в туалет пойдешь?» – «Нет», – отвечает та. – «Тогда я смываю».

– Не смешно, – брезгливо поморщился Костя.

– И пóшло, – добавил Глеб.

Гусев не нашел, что ответить, и поспешил ретироваться.

– Черт побери, чуть Веру не заложил! – с досадой сказал Костя.

– Какую Веру? О чем, собственно, вы говорили? – спросил Глеб. – Я ни черта не понял.

– Вера – преподавательница с кафедры иностранных языков, которую они брали в поездку в качестве переводчицы (они же ни одного иностранного языка не знают), – рассказала мне в подробностях, как этот пресмыкался и на пузе ползал перед ректором и как омерзительно вели себя их жены. Я не смог сдержаться и наплел ему про рукопожатия. Пусть подергается.

– Так вот оно что… – задумчиво протянул Семен. – Ну, вот пазл и сложился. Вы уж, ребята, простите, что я вам раньше не сказал. Пару недель назад вызывает меня ректор и ласково так, можно сказать, по-отечески сообщает, что он в связи с моими грядущими выборами прощупал общественное мнение и понял, что совет намерен проголосовать против моей кандидатуры. Поэтому мне, чтобы избежать неловкой и неприятной ситуации, лучше остаться на кафедре в прежнем качестве, то есть профессором, а он на должность декана предложит кандидатуру популярного и всеми любимого Гусева. Я тогда еще подумал, что, оказывается, для продвижения по службе вовсе не нужно быть высококлассным специалистом – вполне достаточно страдать обильным слюнотечением и страстным желанием умащать этим физиологическим выделением зад начальства. Благо оно явно получает от этого удовольствие. А дело, оказывается, вот в чем.

– А зачем ему, композитору, эта хлопотная должность? – недоуменно спросил Глеб.

– Так если бы он был композитором, а не скупщиком песен, так и ни к чему, но ведь он же скупщик! – брезгливо произнес Костя. – А ты не уходи, Сеня, давай-ка поборемся.

– Ну что ты, я только рад, что подвернулся случай, чтобы уйти отсюда! Работать давно уже стало невозможно.

– Ты прав, – согласился Костя. – Скажу больше: противно! И все-таки, почему должны уходить мы? Надо сделать так, чтобы ушел он.

– А административный ресурс? Ты посмотри на этот жалкий совет! Мы, пенсионеры, считаемся там молодежью! Все эти старики засыпают и просыпаются со страхом, что их попросят с вещами на выход. Своими контрактами, ежегодными конкурсами он выдрессировал их так, что они готовы, не слушая, проголосовать за любое решение, предложенное им. Допригибались! Нет, я уйду в консерваторию – меня туда с самого начала наших пресловутых реформ зовут.

– Я тоже уйду за компанию, только на пенсию, – заявил Глеб. – Заведу кур, козу, буду делать вино. В прошлом году винограда собрал около ста килограммов – не знал, куда девать. Заживу себе спокойно и счастливо на подножном корму.

– Кур он разведет! – рассмеялся Семен. – Ты ведь сибарит, а они запрещали держать в округе петухов, чтобы те не будили их.

***

– Послушай, Сеня, касательно анекдота… – начал Костя, стараясь не встречаться взглядом с другом. – Я его знаю: остроумный, адекватный отклик на проблемы ЖКХ. Но слышал его в ролевой диспозиции: муж – жена. Уверен: он так и был задуман. Галопирующие цены на коммунальные услуги – проблема всех, а будучи швалью, Гусев, как всегда, приплел сюда еврейскую тему.

– Ну да, «если в кране нет воды – значит, выпили жиды»… А знаешь, я не отвечу тебе: «Ничего, привык». Я в таких случаях рассуждаю как Сократ: «Говори-говори – я хочу знать, кто ты есть».

Когда мне было двенадцать лет, меня отправили в пионерский лагерь. Там я влюбился в одну девочку. Но у меня появился соперник, мерзкий такой парнишка, который, как водится в таких случаях у подлецов, стал обзывать меня жидом, строить всякие козни, подставлять. В результате ему удалось настроить против меня весь отряд – и началась жестокая травля.

– Ну да, во всех подростках живет немотивированная жестокость, которая проявляется при малейшем толчке, – заметил Костя.

– Оставаться в лагере было невыносимо, и я сбежал. Добрался до вокзала, сел в электричку, но поскольку денег у меня не было и ехал я, естественно, зайцем, контролеры меня высадили и сдали в милицию.

Из лагеря меня, конечно, исключили. Когда приехал отец, он не ругался, а лишь спросил: «Что стало причиной побега?»

Я ответил, что меня обзывали жидовской мордой.