Горький привкус любви

Вспышки ярости и натиск ректора можно было победить только собственным спокойствием и твердостью в отстаивании своей позиции, на что у подавляющего большинства не хватало ни сил, ни смелости. При жестком отпоре Кежаев терялся, становился жалким и тусклым.

В зале наступила гробовая тишина. Члены совета судорожно пытались понять, что происходит. Раз Константин Константинович так уверенно клеймит начальство – значит, это, скорее всего, часть сценария, разработанного во властных структурах с целью убрать ректора. Не самоубийца же он! Что делать: поддержать его или будет благоразумнее промолчать и посмотреть, как будут развиваться события дальше? Всем им было очень непросто сделать выбор.

Обстановку разрядила проректор по учебной работе Алла Григорьевна:

– Да как вы смеете клеветать на нашего всеми уважаемого ректора?! – гневно заверещала она и топнула ножкой. Ее старушечье лицо покрылось безобразными пятнами, ручки затряслись. – Только вы и ваши друзья-приятели не желаете признавать, как много он сделал для сохранения вуза!

– Ректор запретил мне об этом говорить, но сейчас я все-таки скажу: нас вообще хотели закрыть, а Александр Степанович не дал, – не моргнув глазом, соврал Сергей Федорович Пряучаев.

– Это возмутительно! Лишить его слова! Мы не желаем этого слушать! – загудел зал.

– Вообще-то, это выступление не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу, – обрел наконец дар речи Кежаев.

– Очень даже имеет, – возразил Константин.

– Тогда голосуем, – заявил уже окончательно пришедший в себя ректор. – Итак, кто за то, чтобы не заслушивать выступление Сухова, не связанное с повесткой дня?

В зале взметнулся лес рук.

– Единогласно, – не скрывая злорадства, констатировала Алла Григорьевна.

– А я против! – прогремел Глеб.

– И я тоже, – поддержал его Семен.

– Ну разумеется, кто бы сомневался! Как всегда, шайка возмутителей спокойствия! – язвительно заметила Алла Григорьевна.

– Я приму к сведению ваше мнение, – заявил ректор. – Правда, в сложившихся обстоятельствах оно не имеет никакого значения. А вас, Константин Константинович, прошу занять свое место. Как выяснилось, совет вовсе не расположен выслушивать ваши эмоционально неуравновешенные заявления не по существу. Переходим к голосованию по вопросу об объединении факультетов.

***

Из дневника Глеба:

Костя и Семен уволились. Я чувствую себя предателем. Редкий случай, когда не могу разобраться в себе. Не пойму: либо это действительно так, либо всего лишь жалкое самооправдание, но, похоже, не ухожу я из-за Полины. Никто со мной об этом не говорит, даже Костя с Семеном, но все знают о наших с ней отношениях. Боюсь, ее сожрут сразу же, как только я уйду. Решено: устраиваю ее на другую работу и ухожу.

***

Костя создал психокоррекционный центр, и теперь друзья все чаще собирались у него в офисе.

Когда Глеб пришел на очередную встречу, Костя с Семеном о чем-то отчаянно спорили.

– Нет, Костя, это не основание. Потому что после, как ты выражаешься, нелегитимного отторжения Крыма от Российской Федерации в пользу Украины был Будапештский меморандум девяносто четвертого года о признании существующих границ взамен отказа Украины от ядерного оружия. К тому же если мы будем опротестовывать дела давно минувших дней, начнется великий передел, что неминуемо приведет к новой мировой войне.

– Сеня, я скрепя сердце согласился бы с тобой, если бы не было Косовского прецедента. К тому же Косово образовалось в результате голосования парламента, а в Крыму прошел референдум.

– Если я правильно понимаю, речь идет о Крыме, – вступил в разговор Глеб. – Здесь нет и не может быть более авторитетного эксперта, чем я, поскольку я – уроженец этого многострадального полуострова. Так вот, Крым – наш!

– Ну вот, ты, Сеня, в меньшинстве, на этом объявляю дискуссию законченной.

– Да нет же, не думаю. Крым наш – греческий, ведь нет данных, указывающих на то, что там был кто-то до прихода греков. Пантикапей, основанный там, где ныне находится современная Керчь, еще в седьмом веке до нашей эры, был, пожалуй, первым городом, появившимся на Крымском полуострове. И основали его, как известно, греки. Народы приходили и уходили, государства возникали и исчезали, а греки оставались. Уже в первом веке нашей эры все Причерноморье, включая Крымский полуостров, было усеяно греческими городами-колониями.

Так что Крым наш – греческий. Ну а чье подданство мы предпочитаем – это решать опять же нам, грекам.