Горький запах осени

Вот я и получила сполна. Да, каков интерес к моей особе. Мне бы разозлиться и дать ей понять, что она сплетница и слишком еще молода, чтобы позволять себе такое, просто сказать ей нечто подобное тому, что кудахчут дамочки, приведенные в негодование молодостью. Но ничего интересного в голову мне не пришло, да и никакого возмущения я не испытывала. Разве что удивилась, как все эти добросердечные тетушки, с детьми которых я с радостью нянчилась, так зорко подметили, что я состарилась и уже не красива. Вдруг на меня навалилась такая гнетущая тоска, что я молча села за второй письменный стол и взялась за папку, которую кинула туда товарищ старший счетовод.

Она смотрела на меня и не могла понять, сержусь ли я или собираюсь завести с ней разговор и рассказать о том, как жилось-поживалось, когда я сюда приехала и была еще совсем недурна. При этом она выкладывала на свой письменный стол свертки, которыми успела поутру запастись в районе. Я спросила, надо ли мне начать с тех папок, что она бросила на стол, и должна ли я действительно что-то делать или только изображать, что работаю, пока эта комиссия, или что-то вроде того, сюда не пожалует.

— Да я вовсе не хотела вас обидеть. Вы еще и сейчас женщина в самом соку, да и фигура что надо. Просто тут мухи с тоски дохнут. Вы ж понимаете, люди до обалдения любят ворошить старое. А вы вон еще какая красивая. Как говорится — evergreen[21] молодость. Меня зовут Андела. Так никаких обид, дружба до гроба, идет?

В эту минуту я думала о Фран и о себе, конечно, о том, как я много лет назад начала работать у той самой Дианы. Как была ее фамилия? Петржилкова, Ножичкова или что-то в этом роде? Целая вечность прошла с тех пор. Андела права, я как вечнозеленый цветок с запыленной памятью. Я улыбнулась, и Андела в знак примирения предложила мне кофе.

— А то я враз усну, — сказала она.