Горький запах осени

Мать, соглашаясь со всем, кивала. Надя не могла надивиться на мужа. Он был так великолепен, когда горячо отстаивал что-то, доказывал, разъяснял. Ей казалось, она каждый раз узнает его заново, и никогда не приходило в голову становиться между ним и его общественными интересами — наоборот, она ими гордилась. И когда однажды в магазине услышала за спиной недоброжелательный шепот: «Это жена того чумового коммуниста с Колбенки…» — гордо обернулась и смерила говоривших презрительным взглядом. Кучку жалких кумушек из тех, что откладывают по грошу, чтобы раз в несколько лет купить себе в дешевейшем конфекционе зимнее пальто.

Незаметно пролетело полгода службы Павла в армии — тут ему помогло рождение сына, — и, когда под новый тысяча девятьсот сорок восьмой год они с Надей пришли к Ирене, там была и Эма, обеспокоенная положением своих стариков и судьбой маленького Лади. Вечер тогда вышел совершенно необычным. Походил больше на конференцию, где одна только Надя не понимала, о чем идет речь, и лишь старалась сделать что-нибудь приятное своим горячо спорившим друзьям: подкладывала экономно сделанные бутерброды — прошли времена хлебосольного дяди Йозефа и доброй тети Клары, — наливала вино, а потом черный кофе, который пан Флидер привез из Швейцарии, куда каждый год ездил и откуда возвращался одновременно и погрустневшим, и оживленным какой-то шутовской веселостью, причин которой никто из окружавших его людей молодого поколения понять не мог. Предполагали, что он там встречается с клиентами, отношения с которыми нередко выходили у него за рамки деловых знакомств.

Как раз в холодный, суматошный день двадцать восьмого февраля у Нади начались предродовые схватки. Поскольку и в здравоохранении царила тогда страшная неразбериха, предприимчивая свекровь, решив, что маленький Иванек как-нибудь уж перебьется у соседки, повела сноху в Виноградскую больницу, до которой от них было ближе всего. Тяжелая это была дорога…

Родился мальчик шести с лишним килограммов весу. Событие это благополучно прошло мимо его отца, который по прошествии недели — очень ответственной и, без сомнения, напряженной, — появившись дома, получил от своей доброй матери изрядный нагоняй. Когда он хотел возразить, она его перебила и приказала бросить все, умыться и бежать в больницу — поглядеть на сына.

Оторопевший Павел сел за стол возле тарелки с картофельным супом и удивленно спросил, как же это все-таки получилось. Подобный вопрос несколько примирил пани Моравкову с сыном. Она изложила ему свой взгляд на скудоумие мужчин и убеждение в том, что, если женщина беременна, она при всех нормальных обстоятельствах должна произвести на свет ребенка, коим в данном случае был мальчик, получивший имя Павел. Наде он задал перцу, и она пока должна лежать. Неделю целую они не знали ничего о муже и о сыне. Дрянь эта ничего им не передавала (имелась в виду соседка, у которой был телефон). Надо было думать головой — не передавать через людей, тем паче через эту шлюху богомольную (шлюх богомольных Надина свекровь не жаловала), а забежать домой или прислать с запиской младшего товарища, ученика какого-нибудь… «Ты уж совсем свихнулся, — заключила свою речь пани Моравкова, — в такое время держишь в голове одну политику. Ох, не пришлось бы пожалеть, парень…»

Тем временем сын окончательно пришел в себя. Судить об этом можно было по тому, что он с охотой навернул картофельного супа и тут же за столом уснул. Мать обнаружила это, когда принесла ему крепкого чая и булку с маком.

ЭЛЕГИЯ

Не знаю даже, отчего именно сегодня мне хочется плакать. Должно быть, наша бесконечная зима порождает призраки. Чего бы я ни отдала, лишь бы мои дорогие призраки остались со мной. Не следовало читать Клостерманна, но он так звучит в этих местах, особенно зимой.

Перед глазами мое первое послевоенное рождество. Я провела его с Флидерами. Уже с предрассветных сумерек я ощутила особое напряжение. Нынче понимаю, что это был страх перед пани Тихой и той торжественностью, которая воцарилась в доме. Семья праздновала рождество, впервые собравшись вместе. Тетя Клара и Эмина мама неуклонно настаивали на исполнении всех заманчивых причуд рождественского стола.