Горький запах осени

Он отчитался во всем перед своей женой и в заключение добавил: «Вот, стало быть, каковы дела с нашим пареньком. Хотя я лично не вижу тут ничего страшного». Эту фразу мать записала в дневник и раздумывала над нею так же долго, как и над понятием «исторический материализм», с которым столкнулась впервые, хотя и не сочла его чем-то опасным или предосудительным. Но после того, как отец объяснил, что все это тесно связано с бурными первомайскими празднествами и полицейскими дубинками, материнское спокойствие несколько нарушилось. Происходило это в 1932 году, когда многие, насмешливо ухмыляясь, преуменьшали грозившую опасность, но были люди, подобные отцу Ладислава, считавшие, что мы не вправе благодушествовать и недооценивать врага, умалять его возможности. Прошло немного времени, и запылал рейхстаг, зашевелился Муссолини и занял Эфиопию, под завывание труб, барабанный бой и рев толпы Гитлер захватил Рейнскую область, и нашу республику запрудило шестьсот тысяч безработных. Особенно осложнилось положение на чешском севере — там то и дело вспыхивали забастовки, поднималась стрельба. Ладислав был уже не ребенок, чтобы не разбираться в происходящем.

Через два дня после визита отца в школу Ладислав был вызван к учителю немецкого, ему было велено купить новую тетрадь и работу переписать заново. В качестве довода учитель привел курьезный факт, что из двадцати учеников эту тему выбрал лишь Ладислав. И к тому же во времена столь безрадостные в хозяйственном плане и столь туманные в политическом — подумайте, каков пан учитель, — не пристало, чтобы первый ученик пограничной чешской школы строил свое сочинение на цитате из немецкого классика, пусть маститого и благополучно опочившего, но относившегося как раз к Северной Чехии с особым вдохновением.

Затем последовала лекция о Гёте, которую нет нужды излагать здесь, ибо она была лишь спасительным маневром, призванным разрядить создавшееся напряжение. Мать сделала об этом событии лишь лаконичную запись в своем дневнике, и именно в той форме, в какой предельно коротко и убежденно, с высоты своих шестнадцати лет, его изложил Ладислав.

Повторное сочинение он выполнил на пять с плюсом, поскольку сочувствовал учителю и, несмотря на свой юный возраст, понимал его. Будучи мальчиком серьезным и пытливым, он стал размышлять о происходящем и задаваться вопросами, к которым неминуемо придет каждый молодой человек, если он не благоденствующий идиот. О результатах его раздумий нам ничего не известно, так как с матерью он ими не делился. Естественно, новый учебный год семья Тихих начала с ожидания дальнейших сюрпризов. Конфликт не замедлил возникнуть. На сей раз в более резкой форме. Произошел разговор с новым учителем, который ощущал себя, несмотря на то что был на государственной службе, в значительной мере приверженцем гитлеровского режима и не считал нужным скрывать это. Дело грозило принять опасный оборот, но тут подоспел выход в виде приказа, предписывавшего машинисту Йозефу Тихому приступить с 21 марта 1933 года к работе на Масариковом вокзале в Праге. Ладислав без осложнений сдал выпускные экзамены в реальную гимназию на Лондонской улице. Он окунулся — нет, отнюдь не в скверну столицы, роль которой разыгрывала Прага, — а в общество своих молодых единомышленников. В гимназии любили его — ученики за знание немецкого и математики, учителя — за недюжинное старание и скромное поведение. То, чем он занимался в свободное время, до поры никого не тревожило, пока не начались у него неполадки с полицейскими властями, ну, например, в связи с той или иной демонстрацией. Его взгляды никого не занимали, самое главное — как говаривал их классный наставник, — была бы примерная успеваемость.