Горький запах осени

По окончании гимназии он не исполнил желания своего отца, мечтавшего, чтобы сын изучал медицину и добился если не известности, то хотя бы признания у своих пациентов. Ладислав поступил в технический институт, на факультет наземного строительства и архитектуры, положив полностью заняться ею, как только отец справится со своим разочарованием и перестанет следить за ним со злобным и мрачным вниманием. Нимало не страшась трудностей врачебной практики, отец лелеял в мечтах изучение общей медицины, словно речь шла о прогулке по вертограду. Но как я уже заметила, Ладислав был наделен терпением и способностью понять точку зрения другого, пусть даже своего отца, а посему ни в чем не упрекал родителя, и этот безобидный способ мщения и удовлетворения за разрушенную мечту считал мучительно-благородным. На протяжении последующих лет отец больше внимания уделял своему делу. Он непрестанно ездил в Германию, всякий раз возвращаясь оттуда все более удрученным. В депо — в Берлине, Лейпциге, Дрездене — пришли новые люди. Наладить контакт со старыми сослуживцами, допустим, в Ной-Кёльне или где-нибудь в другом месте было делом, связанным со многими необъяснимыми трудностями. Однажды молодчики в кожаных шортах под приглядом своего главаря, матерого убийцы, гнусным образом избили его. Отец подал прошение о переводе его на другую линию, и эту просьбу удовлетворили. Он стал ездить в Польшу. В ту пору во взгляде отца Ладислав улавливал страх и пугался его. Видимо, тень страха в отцовских глазах говорила ему больше, чем известия в прессе.

В июне 1936 года он познакомился с Эмой. Сдав на «отлично» второй, и последний, государственный экзамен, он окончил институт и умножил армию безработной интеллигенции. Стал членом «Костуфры», получил партийный билет и приобрел некоторый опыт политической работы, более или менее легальной, — уже в те годы, извольте заметить! У него были приятные манеры, привлекательная внешность. Помимо двух родных языков, он хорошо владел английским, французским и, разумеется, русским. Имел широкое гуманитарное образование, о чем в свое время позаботилась мать. Стало быть, неудивительно, что этот интересный молодой человек произвел на Эму яркое впечатление. На эту слегка избалованную девушку, которая пробуждалась от своих детских грез и искала их воплощение в образе не размыто человеческом, а прежде всего мужчины, способного понять ее чувства и ответить ей взаимностью.

Я допускаю, что такое стремление может показаться довольно рассудочным, а людям восторженным, пожалуй, даже циничным, прежде всего, мол, собственные чувства, а затем под стать им человек, но постарайтесь взглянуть на вещи повнимательней, без предубеждения.

Не знаю, как у современниц, но тогда — речь ведь идет о временах почти полустолетней давности, причем какого полустолетия! — у молодых девиц была иная модель жизни: женщина играла в ней роль возлюбленной, супруги, у девушек было больше домашних обязанностей и меньше свободы, и сфера телесной любви была затянута покровом тайны, притворства, дразнящей чувственности, ложной стыдливости — короче, как бы вы это ни назвали, всегда попадете в самую точку. Девушки были во сто крат более любопытны, чем нынче, когда, собственно, не осталось уже ничего сокровенного в этой области. Естественно, что девушки эмоциональные и делавшие ставку на честную игру, больше отдавались чувствам, подавляя в себе голое любопытство, и вообще не спешили познать жизнь, как тогда говорили об отношениях сексуальных. Ладислав был воспитан в тех же традициях. Разумеется, в прошлом у него были легкие привязанности, скорее нежные, нежели чувственные, но любви — какой он себе ее представлял — ни одна из этих романтических встреч не пробудила.

Все считали, что перед Ладиславом широкая дорога. Это выражение расхожее и обычно обтекаемое. Однако что дал ему диплом, что предложило ему общество? Ровным счетом ничего. Повсюду его встречали лишь вежливым пожатием плеч. Поскольку кризис с помощью военных заказов был предотвращен, в архитекторах нужды не было, оставалась, пожалуй, возможность строить бункеры, но для этого Ладислав был политически неблагонадежен.

Эма заинтересовала Ладислава. Это было нечто новое. С таким созданием он еще не встречался. Впрочем, сблизило их то обстоятельство, что Ладислав знал Эминого брата, Иржи. Не будь этого, он, пожалуй, держался бы лишь светской формы общения. Он и сам позднее признался Эме, что несколько побаивался ее и не особенно доверял.