Горький запах осени

Я воротилась от старенькой пани Вовсовой. Имя, словно сотворенное для нашего горного края. Овсы, дикая черешня, еловые леса и эта старушка, которой якобы восемьдесят семь. Последние два года она уже и не показывалась в деревне. Дети покупали ей все необходимое, солдаты приносили еду, которая для ее желудка — как она говорила — была чересчур жирной и больно жесткой. Она сиживала на лавочке перед домом, походившим на крепость. Фахверковый фронтон, всевозможные кладовые, на первом этаже огромная кухня, где зимой и летом тянуло плесенью и холодом. Она любила греться на солнышке, правда его в этой стороне немного. Сегодня снаряжали ее к дочери. Дети лишь написали, как распорядиться с домом, что надо выбросить, и обратились с просьбой проводить мать. И стало быть, делу конец. Я полюбопытствовала: а как, собственно, попала сюда пани Вовсова? Мне объяснили, что случилось это после сорок пятого, не женщина, мол, была, а гренадер, муж умер, дети выучились и отбыли в область, теперь уезжает она. Надолго ли? К счастью, в голове у нее все перепуталось, и, радуясь, что едет к дочери, она села в машину вместе с молоденькой улыбчивой сотрудницей собеса и толстухой — старшей медсестрой, которая все время, покуда старушка собиралась, ворчала на этих молодых. Видать, знала, в чем суть. В кооперации, где я покупала масло и молоко, женщины судачили. Вот погодите, увидите, как сюда молодые наладятся. И вправду. Сразу же на следующей неделе они взялись за строительство, и вдруг наши края перестали быть для них такими далекими, какими казались, пока мать жила здесь.