На пороге дома меня дожидалась аккуратно завернутая коробка. Конечно, Восьмое марта. Меня разобрала злость. О том, что у меня день рождения, мои дети забыли, а вот этот праздник однажды в пять лет дает им возможность изрядно вывести меня из себя. На сей раз это была не Фран, как я предполагала, а сын, вернее, его жена. Не иначе как этот подарок получила в своем завкоме. Я тут же, правда, одернула себя — ну-ну, свекруха, не вредничай — и неразвернутой положила коробку на кухонный шкап. После того странного письма Фран я перестала проявлять интерес к подаркам и письмам своих детей. Уж верно, им что-нибудь понадобилось. С подарками у меня печальный опыт. Мой муж также принес мне как-то подарок. Очень дорогой шелк на платье. Я сразу же заподозрила что-то неладное и не ошиблась. И даже попыталась извлечь урок из этого опыта. Однако ситуации не повторяются, и потому при всем своем опыте я всегда оставалась на бобах, как тот крестьянин, что вздумал с чертом делить урожай. Я всегда попадала пальцем в небо. Теперь мне это уже не кажется ни странным, ни тем более унизительным. Милосердное превращение возраста. Превращения… сколько их я уже пережила, то как привесок, то как живой, страдающий соучастник, а события развивались своим чередом, пусть даже этого никто не хотел. Превращения — мой муж, мои дети, мать и я сама, что так и не рассталась с ними, хотя все уже ушли. Эма и ее муж и сын, Иренка, Иржи, Ян Евангелиста. Этот извечный укор моей жизни, но я, пожалуй, и впрямь в том неповинна. С чувством все ведь не так просто, а я тогда полагала, что оно безусловная необходимость. Считаю ли я так и по сей день? Не знаю, право, не знаю, я как-то не могу проникнуть в суть вещей, которые теперь мертвы для меня, я давно разучилась их понимать, даже когда о них слышу. Пожалуй, это что-то вроде сказки о неведомых далях. И это тоже превращение, поразившее все, что я пережила и перечувствовала. Превращения могут быть удручающи, непостижимы. Какое же меня обуяло возмущение, когда Ян Евангелиста признался мне в любви — такое время, а у него в голове всякие глупости. Или этот фантастический 1939 год — тех лет мы никогда с себя не стряхнем. Я занималась второй год в Коммерческом училище, и более всего прочего меня волновали выпускные экзамены. Едва я опамятовалась от марта, как вспыхнула война. В тот год мы впервые не отмечали государственного праздника, день 28 октября канул в прошлое — не было государства, нечего было и праздновать. В тот день, после обеда, примчалась Иренка с трехцветной ленточкой на лацкане и объявила, что плюет на ангину и идет в город. И что я должна идти с ней. Мы не могли миновать центр города. Мы здесь жили, ходили в школу, проводили все свободное время, которого у нас было уйма.