Горько-своевременные мысли. Что будет с Россией?

Если вспомнить еще и революцию середины XVII века, не разрешившую накопившиеся к тому времени противоречия, а лишь ставшую новой увесистой монетой в их копилке, становятся понятны мотивы великого английского мыслителя и литератора Гилберта Кийта Честертона, написавшего в 1908 году стихотворение «Молчаливый народ» (в оригинале – The Secret People, “Потаенный народ”) – яркую картину диссонанса между величественным фасадом Британской империи и скрывающейся за ним бурлящей народной лавой.

В бичевании многоуровневой и многоликой раздробленности своей страны он доходит до пораженческих ноток при описании войн с Наполеоном.

Англичанам в силу ряда причин удалось в ХХ веке избежать катаклизмов того же размаха, что у нас. Тут, кстати, есть определенная взаимосвязь: Англия не взорвалась потому, что поспособствовала взрыву в России. Однако ограничивать причины русской смуты лаконичным сочетанием «англичанка гадит» наивно и ошибочно.

Как мы пришли к 1917 году?

Первое из великих потрясений русской истории случилось в 988 году. Уточню – в данном конкретном случае мы употребляем слово «потрясение» безо всякого негатива. Крещение Руси было величайшим событием в ее жизни, определившим ее путь, духовную миссию, место в мире, образ мыслей и систему морально-этических и нравственных координат русского народа. Бесконечно далек я и от мысли о христианизации как ломке через колено. При всех сложностях и эксцессах, сопровождавших процесс крещения нашей Отчизны, православная вера не отменила временной отрезок до своего прихода, скорее, она легла на хорошо подготовленную почву и вошла с накопленным ранее багажом в плодотворный синтез. Об этом, в частности, писал наш современный мыслитель Виктор Аксючиц в цикле статей «Становление русского мировоззрения» («Историки открывают все более фактов близости ранней русской религиозности христианству, но сам факт невиданно гармоничного принятия христианства на Руси уже свидетельствует, что русское язычество – это своего рода русский Старый Завет: путь народа к истинному Богу» – интересная мысль оттуда). Либерально или просто скептически настроенные граждане на данном основании называют русское христианство, особенно повседневно-бытовое, а не высокое церковное, слегка задрапированным язычеством. И это, разумеется, тоже заблуждение, ведь любая из авраамических религий на конкретной национальной почве впитывает местный колорит и особенности. Африканское, карибское или филиппинское (там, как известно, в Страстную пятницу самые рьяные верующие распинают себя на крестах) христианство покажется любому европейцу значительно более диковинным, чем русское.

Собственно, и вся Европа практически без исключения переживала в те века процесс христианизации с последующим преодолением либо растворением старых верований в новой вере. Само по себе это событие и применительно к Европе в целом, и к России в частности травмой быть названо не может. Идея относительно высокой социально-экономической развитости и нравственной чистоты дохристианской Руси, погубленной решением князя Владимира, и представление христианизации едва ли не геноцидом актуализировались в позднесоветское время благодаря двум течениям, низовому (некоторые члены находившегося на полулегальном положении интеллектуально-патриотического сообщества, разочаровавшиеся в православии) и официозному (агитационно-пропагандистский аппарат в преддверии 1000-летия крещения Руси, опасаясь оживления православной жизни, отошедший от прежнего тезиса о прогрессивности христианизации и начавший недвусмысленно возвеличивать язычество). В постсоветское время эта идея окрепла и получила определенную людскую поддержку, но, с исторической точки зрения, повторимся, она неконструктивна и не обоснована. Тем не менее некоторые последствия, пассивно лежащие в глубине народного сознания и сами по себе ни на что не влияющие, но способные проявиться при соприкосновении с другими факторами, христианизация имела. В годы Гражданской войны это вылилось в наглядную демонстрацию того самого народного двоеверия, прежде по большей части латентного и пассивного, ужасающей языческой жестокости и озлобленного низового антиклерикализма.