Горная долина

У меня в хижине музыканты осторожно положили флейты на пол. Мужчины походили на участников состязания, для которого им потребовалось напряжение всей сил. Они словно опьянели от возбуждения, хотя силы их были на исходе. Нервная энергия, совсем недавно испытавшая такой взлет, постепенно успокаивалась. Этому помогала непрестанная болтовня. Глаза Хунехуне горели. Его голос дрожал, как и рука, покоившаяся на паре флейт, когда он пытался объяснить мне, какие чувства вызывает в нем их волшебная музыка. Испытываемое им эстетическое наслаждение было тесно связано с тем, что для этой музыки всегда требовались две флейты, бас и дискант, пункт и контрапункт, мелодия и ритм, которые были двумя частями единого целого. Одна без другой они не несли абсолютно никакого эмоционального заряда, но, когда играли вместе, дополняя друг друга и чередуясь, общий эффект был волшебным, и эту загадку Хунехуне не мог объяснить. Беспомощно жестикулируя, он повернулся к Бихоре и сказал, что игра того так на пего подействовала, что, будь он женщиной, он пришел бы в дом Бихоре. Его слова (их невозможно было истолковать иначе) приписывали «нама» сексуальное значение. Мужская сексуальность была проявлением могущества, жизненной силой, основой существования; флейты не только символизировали силу в самом широком смысле этого слова, но также связывали ее со всей структурой отношений между мужчиной и его собратьями.

У каждого подразделения рода, то есть группы мужчин, имевших по мужской линии общего предка, была своя определенная мелодия. Она передавалась от поколения к поколению, символизируя бессмертие группы, нерушимость господствующих в ней отношений, внутреннюю гармонию, взаимозависимость ее членов и их солидарность перед лицом остального мира. В мелодиях «нама» каждое подразделение рода выражало и видело, как в зеркале, свой облик и свои цели, прославляло их и невидимую силу, которая помогала достигнуть их.

В последующие недели не было дня, на ткани которого звуки «нама» не нарисовали бы свой узор. В Сусуроке хорошо были слышны флейты людей гама, но потом другие племена и деревни заявили о своем намерении устроить празднества, и по утрам казалось, что флейты из десятка селений переговариваются между собой: жестко-настойчивые — с травянистых пространств юга; тонкие и тревожные, как последние звуки эха, — с высокогорных долин в западных горах. Хотя крики флейт стали привычными, я не мог спать, когда они раздавались. Я всегда просыпался, когда они начинали биться о порог зари, все время помнил о них, ожидая их возвращения через золотисто-голубой воздух вечера. Их неслышная вибрация днем пульсировала в солнечном свете и в пурпурной подкладке облаков, проносилась вслед за ветерком по листьям тростниковых оград, наполняя весь ландшафт биением жизни.

В Сусуроке не прекращались разговоры, вызывавшиеся флейтами гама, хотя люди старались показать свое полное безразличие. Они пожимали плечами, когда я спрашивал, собираются ли гама провести кроме церемониального обмена свиньями инициацию. Возможно, они и не могли дать ответ, но, кроме того, явно старались любой ценой преуменьшить значение событий. «Идза нама», очевидно, затрагивали самые уязвимые их места, их гордость и репутацию, и вызывали стремление принять вызов, чтобы утвердить свое равенство с другими, которого требовало общество гахуку. Флейты утром и вечером, казалось, ставили под вопрос это равенство, как бы предлагая другим деревням показать свою силу или, если они этого не смогут, признать хотя бы временное поражение. Неизбежно люди начинали обсуждать, смогут ли ответить на вызов.

Такое обсуждение шло и в Сусуроке. В нем не было ничего официального — просто осторожное зондирование общественного мнения, проводившееся людьми, которых бесило щекотливое положение деревни, вынужденной оставаться пассивным наблюдателем, в то время как гама утверждали свою силу. Действовать приходилось крайне осмотрительно, избегая оскорбительных упоминаний о событиях у границ селений гама. Главным источником информации для меня был Макис. По его сведениям, было очень мало шансов на то, что и наши флейты, флейты нагамидзуха, запоют. Устройство празднеств зависело от многих обстоятельств. Необходимо было заручиться согласием всех ветвей племени, а получение согласия в свою очередь зависело от точной оценки индивидуальных ресурсов и обещанных вкладов. По мнению большинства, вряд ли люди нагамидзуха в этом году могли взвалить на себя такое бремя. Им приходилось ждать другого, более подходящего времени, хотя некоторые жители деревни выступали против такого решения.