Горные орлы

Седов стоял задумавшись. От слез старой Даниловны ему было не по себе.

— Подымайсь! — отстраняя рукой и Виринею и близнецов, сурово сказал наконец Седов, но лицо его вдруг как-то разом обмякло и посветлело.

Тихон поднялся с колен. В домишко вдовы сбежались соседи.

— Бить я тебя не позволю, — Седов грозно взглянул на близнецов, — и в тюрьму не отправлю: это мы всегда успеем сделать. А вот что, преступный ты отрепыш… — изменил он голос. — Врагов у нас и без тебя довольно… — Дмитрий в волнении остановился. — Довольно врагов, беспощадных, хитрых… — Улей, выломанный забитым нуждой, темным Тишкой показался ему сейчас таким ничтожным. — Дело большое надо делать. Сейчас же собирайся с нами, а там посмотрим.

— Ну, это ты напрасно, Митрий, — заговорил один из близнецов, — от поблажки-то и воры плодятся. Сусло бы ему из носу пустить да в тюрьму бы его еще — небось уквасился бы…

Седов строго посмотрел на Свищева и вышел из избы…

Герасим Андреич, Погонышиха, Станислав Матвеич и Седов собрались в тот же день.

Матрена еще до заседания предложила:

— Посечь бы его, гаденыша, мужики! Как в довоенное время, перед всем обществом загнуть бы ему салазки — да хорошенько, хорошенько, чтоб до новых веников помнил…

Но сейчас Матрена сидела потупившись и напряженно ждала. Что же предложит он, секретарь ячейки, за этакое вредительское баловство.

Время шло, а Седов чего-то все ждал.

— Да ты что, Митрий, в молчанки нас собрал играть? — не выдержал Петухов. — Он у нас пасеку рушит. На нем только, как на бессильном коне, песни возить, а ты его в общий котел, в артель. Как бы подрыву авторитету от этого не получилось, — припугнул Герасим.

Дмитрий хорошо понимал расчетливого председателя: против приема в артель он потому, что у Тишки ни пая, ни скота.

— Подрывом не заслоняйся! — вскинулся Седов. — Только скажу я тебе душевно, Герасим Андреич: кулак обходит бедняка хитростью, а ты отталкиваешь бедняка по-мужичьему, пропади он пропадом, расчету! За преступность был он наказан? Был… С клеем рука? С клеем! А пробовали мы с тобой отучить его? Медведя и то учат, а мы…

— Я думаю, что научу! Доброму научу его, товарищи, — не усидел Станислав Матвеич. — Я, товарищи, с животной разной, с лесиной бесчувственной разговариваю. Да я, кажется, при пасечном одиночестве не только Тишку, а и бурундука своего за пчелой ходить выучу.

— Не выучишь! — крикнул Герасим Андреич.

— Выучу! — упрямо твердил старик. — Ведь справедливо же говорит, товарищи, Митрий, желтенькое житьишко Тишке досталось. Да от такого житьишка на всякие художества потянет. Знаете, что у хорошего пасечника пчела чужой мед брать не полетит: он ее вовремя подкормит…

Матрена прервала старика:

— Не подорвал бы он, как говорит Герасим Андреич, всю нашу артель. Худо дерево-корыто Тишка-то…

— Раскатегорически я против! — Герасим Андреич застучал кулаком по столу. — В артель не позволю! Где это видано, чтоб червивый гриб да в солку! За каждым шагом нашим деревня — во все глаза… Маральник мы завернули? Завернули! Пасеку сгрохали? Сгрохали! (Манеру доказательств Петухов перенял у Дмитрия). Вот чем агитнем кержачка! Настоящие мужики придут. А ты — Тишку… Да ведь Тишка же — пузырь на воде…

Дмитрий смотрел на упорствующего председателя и еще больше убеждался в своей правоте: главный довод он придерживал к концу.

— Будет, Герасим! — остановил он его. — Все ясно… Ты во всем прав, и я с тобой согласен…

Петухов недоуменно взглянул на Дмитрия. Седов замолчал и таким поворотом еще больше удивил Петухова.

— Но подумал ли ты об артели? Нет, не подумал! Сколько у нас роев напреет? А медосбор? Сколько старик по слабости на сторону роев отпустит? Сколько не доберет артель от недостатка рук на покосе, на поле? — Седов бил по самым больным местам.

Всем теперь стало ясно, что не справиться на пасеке старику и что в страдную пору на поддержку со стороны артельщикам рассчитывать трудно.

— Выбросить же Тишку, ежели чего, — раз плюнуть…

Герасим Андреич сдался:

— Но только на твою ответственность, Станислав Матвеич. И чтоб безо всякого слюнтяйства — пеньком сову или об пенек сову.

9

Горы дышали медом.

Куст шиповника пылал в цвету. Горячий, густой и пьяный запах его средь безбрежного цветения нашла пчела и золотой каплей упала сверху. Несколько раз она проползла по раскрытой чаше цветка, собирая пыльцу. Ножки работницы будто в розовых трусиках: то собранный ею цветень.

Обвитые солнечной паутиной, ссыпались к ульям обремененные работницы, — с цветущих пастбищ в пчелиный городок струились невидимые ручейки меда.

Станислав Матвеич с Тишкой пошли по ульям.

— Да ты не бойсь, пожалуйста, — повернулся он к своему помощнику, — она сейчас безвредна — трудом счастлива. Смотри, какой взяток!

Звон пчелиных крыльев угнетал Тихона, словно он стоял под пулями. Он не забыл еще обжигающих уколов пчелиных жал.

Станислав Матвеич снял крышку с улья, чтоб вставить добавочную рамку. Обеспокоенные пчелы закружились над стариком.

— Глупые, вот я вас дымком! Дым-то вам — не по носу табак…