Город

Вокруг один только снег и лёд, кусками летящий из под механических копыт. Но вот что-то виднеется вдали, всё чётче и чётче, поезд сбавляет темп, а силуэт становится более разборчивым. Это огромный разменов пещера, которая является шахтой и служит Городу основным и единственным источником топлива.

Интервалы между стуком колёс о шпалы становятся всё длиннее и длиннее, время становится бесконечно длинным и тяжёлым. Все замирают, Павел и Борис не смотрят друг на друга.

Послышался глухой скрежет прямо под ногами, так звучат тормоза.

— Приехали! — Извещает проводник, а по сути временный тюремщик, который лишь передаёт бразды реального правления тюремщикам Чернухи. — Вылезай!

Команда отдана, люди, сгорбившись, встают со своим мест и, выстроившись в две шеренги, идут к выходу. Там они по очереди спрыгивают со ступенек поезда на снег.

Павел шёл в конце, бок о бок с Борисом, когда он вышел, его взору предстала огромная глыба, в которой с близкого расстояния и шахту то не сразу распознаешь. В глыбе высечен черный-черный проход, арка, в которую не попадает солнечный свет и в которую могло бы поместиться трёхэтажное здание.

Сам поезд остановился в паре десятков метров от входа, высадил заключённых и встал на месте. Осуждённые по чёрному приговору, а потому пригнанные на Чернуху, они пошли внутрь сами. Их никто не сопровождал и никто не отнимал у них шанса бежать. Ни в какие цепи и даже ни в какие верёвки их никто не заковывал. Они шли своим ходом и по своей воле.

Так и работа система: людей одевали достаточно тепло, чтобы они не умерли от холода, но не достаточно тепло, чтобы они смогли преодолеть расстояние до Города без поезда.

Вот им и оставалось — идти на Чернуху и пытаться выжить там или идти и умереть в снегу. Право на самоубийство Капитан всегда считал неприкасаемым, поэтому если какое-то гражданское право в Городе и охранялось достойно, то только право на покончить жизнь самоубийством.

Для музыканта всё было просто — его родители могут быть ещё живы, и если они живы, то только здесь, а потому и другой дороге для него не было. Куда хотел попасть, туда дорога и привела. Жалел он лишь об одном, что не мог расспросить Марию о её к нему чувствах, полюбила ли она его в самом деле или просто выполняла задание. Скорее всего, выполняла задание. Так думал Паша, потому что так ему было думать проще всего.

Павел, Борис, Фёдор и остальные утонули во тьме гигантского входа на Чернуху. Стоит отметить, что вход и глыба, в которой он был высечен, больше походили не на скалу, а на раздвинутые ноги опытной проститутки. Опыт её измерялся шириной и длиной этого самого входа.

С первых секунд Паша понял, что ему и остальным придётся привыкнуть к этой вездесущей тьме, ведь сколько они не пытались тереть глаза и жмуриться, ничего не выходило. Все они сошлись на мнении, что попали в какой-то туннель, и в нём по крайней мере не было ветра, как снаружи, но разузнать больше им не удалось. Тогда группа заключённых решила пойти дальше. Они начали углубляться в пещеру, спускаться всё глубже и глубже. И самым странным было то, что их никто не держал, никто не пытался их провести за руку вперёд и никто не приказывал им куда идти. Никаких представителей закона пока не наблюдалось.

Они шли так некоторое время, пока прямо перед ними из неоткуда, буквально из-под земли, не вырос блокпост. Там стояло несколько вооружённых охранников всё с теми же дубинками на поясе и злобными хмурыми лицами. Хотя, лица почти не удавалось разглядеть. В такой темноте большую часть деталей обстановки и интерьера приходилось додумывать.

На блокпосту их всего лишь посчитали и отправили дальше, а пока они собирались спускаться дальше в шахту, услышали разговор. Стояла мама с дочкой и, судя по всему, отец семейства, заключённый на Чернухе.

— А долго ты ещё будешь здесь работать? — Тихонько спрашивала дочка, но голос её размашистым эхом разносился по туннелям.

— Долго, доченька, долго, — говорил отец. — Тебе ведь бывает холодно? Бывает. А Генератор греет тебя и греет весь Город, всех дочерей Города. Чтобы он продолжал греть и оберегать вас от зимы, мне приходится работать и добывать для него топливо.

— А как же остальные отцы? — Девочка захныкала, и мама прижала её поближе к себе, успокаивая. — Не все же отцы работают здесь, а ты работаешь.

— Ты не думай об этом, ты лучше вот что, возьми вот это, батька твой сам слепил, — он передал ей в руки какую-то грубо обтёсанную фигурку.

Она рассмотрела игрушку поближе, и её глаза вдруг радостно заискрились:

— Папа! Это же Многоног, та самая машинка, которую ты мне показывал, только намного меньше. Спасибо!

— Ага, та самая, — видно было, что отец держался из последних сил. Он специально пошёл прощаться с семьёй в туннели, чтобы никто не видел как он утирает слёзы. — Не за что, доченька.

— А как ты смог сесть здесь на такой большой машине, папа? — Спросила девочка. — Многоног же такой большой!

— Эх, девочка, — проговорил охранник, не давая сказать отцу. — Сесть то здесь очень просто, а вот выйти намного сложней.

Он повернулся к матери и сказал: