Город

Павел потащил его к горе трупов, от которой только что вернулся, вывалил к остальным и поспешил вернуться к работе. На сегодня с него трупов хватит. Но охранник, цепанувший его за плечо своей мясистой ручищей, так не думал.

— Слышь ты, любитель таскать трупы, ну-ка иди к моему товарищу, — он тыкнул указательным пальцем на одного из охранников в противоположном конце помещения.

Павел свалил в кучу то, что успел набрать и побежал по заданному маршруту, туда, куда ему указали. Прибежав к охраннику, он первое время даже не мог найти в себе силы, чтобы без его спроса заговорить с ним, но всё же нашёл и отрапортовал по армейски:

— Прибыл к вам для помощи. Меня прислал ваш товарищ, другой охранник.

— А? — Мужчина в форме по началу немного даже изумился. — А-а, да, нужна твоя помощь, молодёжь. Сейчас мы кое-кого убьём. А ты оттащишь труп. Не люблю, когда воняет, понимаешь?

— Понимаю, — на всякий случай Павел поклонился, как-бы принося извинения.

— Вот-вот, ты парень хороший, смышлёный. Пошли за мной.

Павел поправил свою зеленоватую кепи, которая по сути принадлежала не ему, а тому беззубому безгубому мужчине и последовал за охранником, держась его левого плеча.

Эта нескорая прогулка оказалась для него как большой-большой и столь нужной передышкой.

Наконец-то они пришли к тем, чьи трупы необходимо было отнести к горе, чтобы они здесь не воняли.

Это были родители Павла: Григорий Дементьев и Катерина Дементьева.

Отец отбивал монотонный ритм киркой, мама суетилась с тачкой.

Стражник выхватил дубинку, выбил повозку из её рук и ударом ноги заставил её встать на колени.

— Давай, Гриш, я хочу, чтобы ты это видел.

Дементьев старший обернулся и спокойно, размеренно подошёл к охраннику.

Павел стоял за спиной охранника, но всё происходящее прекрасно видел. Он слишком долго смотрел на отца, пытаясь осознать тот факт, который всё не лез ему в голову, что человек действительно может так сильно исхудать. А самая главная худоба чувствовалась у него внутри, в глазах. А глаза — отражение души. Паша всё смотрел, смотрел, но потом понял, что лучше отвести глаз. Отец не понял, что за спиной стражника стоит его сын, не опознал, не смог, а может не хотел его здесь видеть, а потому и не увидел. В любом случае Павел отвёл глаза, чтобы не привлекать внимание и продолжил следить за ситуацией.

— Романыч, Сергеич, дуйте сюда, — человек в форме, за спиной которого стоял музыкант, позвал ещё нескольких охранников. — Мне тут птичка нашептала, хорошая такая птичка, — начал он. — Что ты бунт вроде как устроить собирался. Людей на эту авантюру сподвигал. Правда, устами своей жены, которая бегала тут, уголь собирала, а заодно в банду твою людей заманивала. Правда, а ли нет?

Григорий молчал.

— Молчание — знак согласия, — стражник вынес неутешительный приговор. — А ты, Катюха, че скажешь?

Катерина молчала.

— Если будешь молчать, сука, лицо разобью, — оповестил её стражник.

— Отче наш, сущий на небесах, да светится имя твоё, да придёт царствие твоё, — начала читать молитву, вперив взгляд в пол, мама Павла.

Охранник, которого окликнули Романычем, и который имел весьма большой лишний вес в боках, в животе, на подбородке, да и везде в принципе, схватил её за волосы.

— Ещё одно слово скажешь, убью, — прорычал он.

Мама сидела несколько мгновений молча, первый охранник занёс над её головой дубинку, она дрогнула и сказала:

— Б, п, е, ю, я… — Так она выбралась из затруднительного положения. — К, ч, щ…

— О какая, посмотрите на неё, — стражник опустил дубинку и заливисто рассмеялся. — Вот умора, ну не могу просто.

Григорий стоя, молча рассматривая угольную пыль у себя под ногами. Мать продолжала перечислять буквы.

— А давай-ка так, — придумал вдруг охранник. — Назови одну гласную и повторяй только её.

— Пусть будет «а», — второй стражник рванул её за волосы и она выдала ему это «а». Затем он повалил её на спину, взобрался сверху и начал срывать с неё одежду.

— А, а, а, а, — она продолжала исполнять приказы.

— Ну что же ты, Гришка, — сказал охранник, доставая из кармана и пряча за спиной большой острый нож. — Что же ты не вступаешься за любимую женщину. Ну-ка, вступись. Устрой революцию.

Романыч стянул с матери Павла нижнее бельё ухватил её за её иссохшие исхудавшие достоинства.

— Давай, Гриш, — давил первый. — Не будь терпилой. Вступись.

Григорий не повёл и глазом, продолжал рассматривать угольную пыль под ногами.

— А, а, а… — стонала Катерина, пока охранник стаскивал с себя штаны и плевал на нужное место.

Павел не понимал, почему бездействует отец, но он следовал примеру отца. Стоял и ждал, думал, что сейчас что-то случится, сейчас произойдёт чудо. Но чуда не происходило.

Первый стражник взял нож поудобнее, не вынося из-за спины и сказал:

— Так, ребята, а что это мы все стоим и смотрим, да к тому же молча. Давайте, например, покричим что-нибудь. А? Как вам идея? Я слышал, что укрепляет командный дух! Давайте покричим «Терпила»! Ну-ка, хором, терпила, терпила. Хором, сукины дети, кто не будет кричать, зарежу!