Город

Юноша сел на берегу под косыми лучами заходящего солнца. И тут, в ясной тиши последних летних дней, его охватило болезненное чувство одиночества. Он не знал, откуда эта тоска, но каждая мысль тянула за собой липкую тяжесть и застывала. Такое сосущее безволье он переживал впервые, и оно овеяло душу тёмным предчувствием гибели. Взоры его уносились по течению, туда, где он вырос и боролся. Песчаные берега, безлюдье и тёплый ветер, напоминая покой села, усиливали его печаль. Ибо за горкой он чуял город и себя — одно из бесчисленных, незаметных телец среди камня и порядка. На пороге желанного видел себя изгнанником, который оставил на родной земле весну и цветущие поля.

Потом вдруг вспомнил про Надийку. Так, словно воспоминание о ней затаилось в нём и внезапно расцвело в страстных порывах его одиночества. Она, словно шутя, спряталась от него и теперь вышла из тайника, душистая и смеющаяся. Воспоминание о прикосновении её руки животворным огнём зажгло его кровь. Он вспомнил встречу на пароходе, её слова. Каждый её взгляд, её смех освещали его душу, прокладывая в ней спутанные дорожки любви.

«Вы так подготовлены! Вы получите стипендию!» Да, да! Он способен и силён. Он умеет быть упорным.

Там, где нельзя сбить преграды натиском плеча, он будет точить её, как червь. Дни, месяцы и годы! Пусть она только склонится к нему, и они вдвоём войдут в городские ворота победителями.

— Надийка! — шептал он.

Одно имя её уже звучало надеждой, и он повторял его, как символ победы.

Юноша быстро возвращался домой, объятый единой мыслью о своей милой. Она стёрла все его заботы, как настоящая волшебница, ибо стала самым важным, что нужно было добыть. Желание увидеть её было так сильно, что он решил сейчас же пойти к ней.

Дома, вытряхивая френч и вытирая мешком сапоги, Степан заколебался. Правда, Надийка была с ним на пароходе любезна и просила приходить, но ведь она была очень весёлой—не признак ли это того, что у неё уже есть милый? Он быстро отбросил эту страшную мысль — ведь Надийка, так же, как и он, впервые в этом городе. А может, за эти два вечера, что она здесь, она встретила кого-нибудь и полюбила? То, что любовь пробуждается внезапно, Степан знал по собственному опыту. Наконец может он тогда и понравился ей, но теперь, беспризорный, чем может он укрепить, её чувство? Вот придёт он к ней, жалкий сельский парень в этом шумном городе… И что скажет, что принесёт? Он хочет опереться на неё, а Женщины сами ищут опоры.

Степан долго думал, сидя на скамейке, и решил пойти к Надийке после экзаменов. Он придёт к ней студентом, а не деревенским парнем. И от этой мысли успокоился. Но дома уже не мог сидеть и пошёл навестить Левко.

К счастью, застал его дома. Первое, что поразило молодого человека, — это абсолютный порядок в убогой студенческой комнате. Обстановка её была далеко не роскошной — небольшой раскрашенный сундук, простой стол, складная кровать, два стула и самодельная этажерка на стене. Но стол был накрыт чистой серой бумагой, книги лежали ровными кучками, сундук был застелен красно-чёрной клетчатой тканью, окно убрано вышитым полотенцем и постель застлана. Над ней висело самое ценное украшение и гордость хозяина, — двухстволка и кожаный патронташ. Заботливая рука, уют и спокойствие чувствовались в ровной линии портретов, висящих на стене и тоже убранных полотенцами, — Шевченко, Франко и Ленин. Зависть и беспокойство охватили Степана, когда он увидел это опрятное жильё.

Сам хозяин в нижней сорочке сидел у стола и работал над книгой, но гостя принял приветливо, усадил и начал расспрашивать, как он устроился на новом месте. И Степан не мог побороть стыда. Он ответил, что устроился хорошо, живёт в пустующей летом комнате, в которую осенью должен перебраться какой-то хозяйский родственник, что жаловаться ему не на что, а вскоре он получит стипендию и переберётся в дом КУБУЧа, когда станет настоящим студентом. Экзамены завтра, но он вовсе их не боится. Кроме того имеет революционный стаж.

— А вы как? Комната у вас хорошая?.. — несмело спросил Степан, преисполнившись к Левко глубоким уважением, даже величая его на «вы».

Левко усмехнулся. Выстрадана эта комната! Полтора года назад он достал её по ордеру, и хозяева встретили его, как настоящего зверя. Не давали воды, уборную запирали. Двое тут стареньких — из учителей. Один преподавал в гимназии латынь, но теперь мёртвые языки не преподаются, и он служит в архиве за три червонца. Шло время, жилец и хозяева познакомились и теперь друзьями. Чай вместе пьют, и можно сварить, если что нужно. Хорошие люди, хоть и старосветские.

— Да сейчас увидишь их, — сказал он. — Вот чай будем пить

Степан начал отказываться — он ведь не голоден! — но студент, не слушая его, медленно надел рубашку и, не подпоясавшись, выплыл из комнаты.

— Ну, вот! Как раз чай есть… Идём! — довольно произнёс он.