Город

Его вымыслы были неисчерпаемы, фантазия неутомима, самовлюблённость беспредельна. Он держал в руках волшебный камень, который, играя и вспыхивая, показывал все чудеса земли. И этим камнем был он сам.

И когда ум, надоедливый педант и учитель, испуганно начинал свои жалкие уговоры, он подобен был игрушечному кораблику на волнах настоящего моря, и все его причитания напоминали жалобы человека, вздумавшего остановить словами поток из лопнувшей водопроводной трубы.

Ночью ему снился сон. Он шей роскошным садом по ровной аллее в тени ветвистых деревьев с продолговатыми, как бананы, плодами. На перекрёстке он заволновался, словно должен был здесь что-то найти или кого-то встретить. Посмотрев в сторону, он увидел беседку, которую вначале не заметил, и вошёл под своды, увитые виноградом. Сидевшая в ней незнакомка не подняла головы. Он неуверенно остановился на пороге и вдруг заметил, что она манит его пальцем. Присмотревшись внимательней и всё более удивляясь, он увидел, что она сидит в одной сорочке и у её ног пруд, в котором она будет купаться. Внезапно она откинулась на спину, и ветеран незаметно сдул с неё последнее покрывало. Степан дико вскрикнул и бросился на неё, но споткнулся, упал в грязную лужу и проснулся от биения сердца.

Он долго смотрел в темноту перед собою - голая женщина, по народной мудрости, предвещает неизбежный стыд.

X.

Единственной отрадой Степана было знакомство с сыном Гнедых Максимом — тем молодым человеком, который радушно угостил его папиросой в день его приезда. Максим был, немного старше Степана, на редкость добродушен, мечтателен, обладал тихим голосом и какой-то глубокой сердечной улыбкой. В его разговоре и движениях чувствовалось равновесие человека, который доволен своей жизнью и легко несёт на плечах бремя судьбы. Именно это спокойствие и привлекло Степана к хозяйскому сыну, которого он вначале пренебрежительно окрестил барчуком. Сбитый с толку, Степан инстинктивно тянулся ко всему определённому и втайне заведовал прекрасной судьбе Максима.

Максим тоже относился к нему хорошо и заботливо. Кстати, он два года назад окончил институт, в который Степан поступил. Хотя разговоры о науке были неприятны Степану, он должен был разговаривать с Максимом о программе и слушать его рассказы о профессорах и приключениях из студенческой жизни.

— Где вы служите? — спросил его как-то Степан.

— В Кожтресте, — ответил Максим. — Я неплохой бухгалтер. А для этого нужна прирождённая способность.

— Какая именно?

— Точность прежде всего и, если хотите, некоторое самоотречение. Это — особый мир… Потому и бухгалтеров настоящих мало.

Степан покачал головой. Имея живую фантазию и способность сразу всё понимать и всё перенимать, он вдруг ощутил в себе молчаливый мир счетов и чеков, где течение жизни укладывается в однообразные, заранее выработанные формулы, где события и люди заменяются цифрами. Он вздохнул, его бессознательно потянуло к покою бумаг.

— И много платят? — спросил юноша после обычной в их разговорах паузы.

— Шестнадцатый разряд и двадцать пять процентов… Выходит, что-то рублей сто сорок.

Степан еле сдержал своё удивление. Сто рублей казались ему суммой, выше которой не могли взлететь его самые пылкие желания, а сто сорок были для него чудом и неизмеримым богатством. И он наивно спросил:

— Так чего же вы не женитесь?

Максима этот вопрос, видимо, смутил. Поколебавшись миг, он бессвязно ответил:

— Это, видите ли, дело… сложное. Да и нужно ли? Вырастет этак молодой человек и думает, что жениться обязательно… Традиция такая есть…

Он засмеялся и внезапно добавил:

— А книги, если хотите, могу вам дать. Я всё сохранил после окончания института. Теперь, правда, рекомендуют новинки.

Ню юноша не спешил воспользоваться его любезным предложением, так как его в это время мало интересовали книги, хоть бы и самые мудрые, кроме книги собственной жизни, исписанные страницы которой он каждый день перелистывал, не находил в них того, что можно было бы назвать радостью, видел в них только бесчисленность однообразных дней — потому ли, что там и вправду не было ярких воспоминаний, потому ли, что воспоминания являются привилегией старости, когда они заменяют надежды, а может, быть, и произвольно изгонял эти воспоминания из памяти, чтобы сильней стремиться к будущему, и осознавал теперь прошлое как бледный, тяжёлый путь по тропинкам на крутизну, который привёл его к обрыву между, вершинами, к бездне,

через которую он должен был бы перепрыгнуть, рискуя полететь на дно или вернуться обратно. Стоя на краю обрыва, он чувствовал страшную узость жизни, которая предоставляет человеку слишком малый выбор; ему начинало казаться, что его собственный путь тоже подчинён общему закону и предназначен уже давно, а те якобы широкие пути, которые он себе намечал, в действительности были узкими дорожками, по которым он шёл вслепую.

На другой вечер Максим позвал юношу в дом, чтоб дать ему обещанные книги. Хозяйский сын был в совсем необычном для него повышенном настроении, много говорил и часто смеялся. Давая Степану книги и нужные советы, он весело говорил: