Город Антонеску. Книга 1

Говорят, что никакой «разнарядки на эвакуацию евреев» Ростов не получил.

Правда, около 7—10 тысяч «нужных» евреев оказались в составе тех 100 тысяч, которые были эвакуированы. Примерно столько же бежало самостоятельно.

А 13 февраля 1942 года, за пять месяцев до вторичной оккупации Ростова, комендант ростовского гарнизона майор Борщ отдал приказ, запрещающий выезд из города без его личного разрешения.

Ну, вот вам – опять «Мышеловка»!

И почти аналогичная той, нашей, одесской.

И результат будет тот же.

24 июля 1942 года гитлеровцы захватили Ростов вторично.

На этот раз спешить было некуда и все можно было выполнить в соответствии с методикой.

На этот раз за дело взялись профессионалы – Зондеркоммандо «SK-10а», под командованием оберштурмбаннфюрера, доктора Курта Кристмана.

Прибыв из Мариуполя в Ростов, «SK-10а» расположилась в помещении милиции, на Красноармейской, 154, и приступила к организации акции.

Ответственным за ее проведение был назначен, по личной его просьбе, военный врач, унтерштурмфюрер Герман Герц.

В полном соответствии с методикой был организован юденрат во главе с известным в городе доктором Лурье, и уже 4 августа 1942-го он выпустил «воззвание», обязывающее всех евреев, местных и эвакуированных, явиться на регистрацию.

Когда регистрация была завершена, в газете «Голос Ростова» появилось следующее «воззвание» – всем зарегистрированным евреям предписывалось явиться на сборные пункты для «переселения». Необходимость этого «переселения» объяснялась желанием властей защитить евреев от «нападений антисемитов».

С раннего утра 11 августа евреи Ростова потянулись на сборные пункты.

Но ведь все это уже было!

Уже шли евреи Киева к Бабьему Яру, евреи Одессы на Дальник, евреи Харькова к Дробицкому Яру, а евреи Мариуполя к агробазе им. товарища Петровского. Уже строчил пулемет, рыдали матери, и какая-то, наверно, сошедшая с ума добрая еврейская бабушка напевала над разверстой могилой: «Лайтенахт! Лайтенахт!».

Все это уже было, уже повторялось не раз и не два – в сентябре-октябре-ноябре 1941-го, а теперь, почти через год, в августе 1942-го, повторяется снова.

Евреи снова, как будто намеренно, оставлены на верную смерть.

Намеренно? Неужели действительно намеренно?

Пришедших на сборные пункты перевезли в Змиевскую Балку. Именно это проклятое место, на правом берегу реки Темерник, за зоопарком и Ботаническим садом, выбрал доктор Герц для проведения акции.

За двое суток в Змиевской Балке было уничтожено более 27 тысяч.

Вместе со всеми евреями погибли и члены юденрата во главе с доктором Лурье. Вместе со всеми евреями погибла и эвакуированная из Одессы 30-летняя Розочка Адамович[68].

Ну вот, теперь вы и сами видите, что «не успевших» и даже «успевших» эвакуироваться евреев убивали не только в 1941-м, но и в августе 1942-го и будут еще продолжать убивать…

Открытка с того света

Эту историю несколько лет назад рассказал нам Леня Сокол.

Все началось с почтовой открытки.

Старой, выцветшей, исписанной вдоль и поперек почтовой открытки, полученной доктором Эсфирью Пугач 13 июня 1943 года.

Обнаружилась эта открытка, как это часто бывает, случайно: несколько лет назад Леня нашел ее в связке писем, оставшихся после смерти матери[69].

Странно и страшно было читать эти корявые строчки.

Речь шла о группе сотрудников одесского Санитарно-бактериологического института. Все они, 62 человека, эвакуировалась из Одессы в глубокий и безопасный тыл. А потом в этом «глубоком и безопасном» попали в руки убийц и… исчезли.

Нигде, никогда, ни в архивах, ни в исторической литературе, ни в мемуарах мы не встречали о них упоминания.

Но давайте уж все по порядку.

Доктор Эсфирь Пугач перед войной занимала престижный пост заведующего Пастеровской лабораторией Бакинститута.

Одесса по праву считалась колыбелью российской бактериологии. Здесь в 1886 году была создана первая в России бактериологическая станция, которая постепенно превратилась в Бакинститут.

В июле 1941-го институт готовили к эвакуации. Но дело подвигалось медленно: много времени уходило на демонтаж лабораторного оборудования, на отбор документации и составление списка эвакуируемых.

Эсфирь и ее семья тоже, естественно, попадали в этот список и должны были со дня на день уехать.

Но обстоятельства сложились так, что они покинули Одессу другим путем – 21 июля 1941-го, за день до той, первой, бомбежки города.

Дело было в том, что муж Эсфири, Володя Сокол, отвечал за формирование санитарных поездов, вывозивших из Одессы раненых.