Город Антонеску. Книга 1

Вот и касательно тюрьмы он действовал по инструкции № 14420 от 18 октября 1941 г., требующей «эвакуировать в городскую тюрьму всех евреев Одессы, независимо от пола и возраста…»

«Независимо от возраста» – значит, включая детей.

Инструкция была выпущена военным командованием Одессы – «Гурун» и основана на приказе вышестоящей инстанции – «Вранча», расположенной в Тигине.

Но Алексяну в данный момент не интересовали инструкции.

Гнев его касался другого.

Как и докладывал ему Никулеску, жиды действительно были заперты в тюрьме.

Тюремный замок был «забит». Но кем?

Разве это те «вооруженные и разоруженные», о которых шла речь?

Тюремный замок был забит бабами и жидовскими ублюдками!

«Почему здесь так много баб? – рычал губернатор. – Где мужчины? Где разоруженные жиды?»

Как он сможет объяснить все это безобразие Маршалу?

Алексяну повернулся на каблуках, и слова его прозвучали угрожающе: «Немедленно разгрузить тюрьму. Выбросить всю эту мразь. Изловить мужчин. Всех до одного. Разоружить и запереть здесь в тюрьме.

Вы слышите – за-пе-реть! Всех до од-но-го! Это приказ Маршала».

К машине Алексяну почти бежал, скользя по омытым дождем дворовым плиткам.

За ним трусила перепуганная свита.

Ролли в тот день не видела губернатора. Когда перед ним открылись железные двери на «Круг», она и Изя оказались, на счастье, прикрыты этими дверьми.

А вот Тасю приход Алексяну застал на «Круге» – она была человеком общительным, и даже здесь, в Тюремном замке, находила знакомых. Тася, конечно, сразу обратила внимание на человека, так неожиданно возникшего в светлом проеме дверей. Она, естественно, не знала, что этот человек губернатор Транснистрии. Да и о том, что такая, проклятая Богом земля существует, не знала.

Но Алексяну запомнила…

Запомнила его дорогое пальто с каракулевым воротником, запомнила черный котелок на голове и весь его сытый холеный вид, так разительно отличавшийся от всех, кто окружал ее в эти дни. Запомнила и несколько брошенных им румынских слов, оказавшихся на поверку площадным матом.

Тася запомнила Алексяну на всю свою дальнейшую жизнь и после войны часто рассказывала друзьям о странном, на ее взгляд, визите губернатора.

Тени прошлого

Алексяну вернулся в машину. Теперь, когда приказ Антонеску был выполнен, он решился проехать по улицам этого города, о котором так много было говорено в Бухаресте. Он поедет в головной машине – обложенный матом Никулеску немного задержится в тюрьме.

И кортеж, теперь уже медленнее, двинулся в обратный путь – по Люстдорфской дороге, мимо кладбищ и трамвайного депо, до Куликового поля и на Пушкинскую. Здесь, на Пушкинской, ждала Алексяну наконец Ее Величество Одесса.

Дождь прекратился, а ветер, подувший с моря, разогнал сизые тучи, и в просвет между ними выглянуло солнце.

Выглянуло и… осветило город.

Да, конечно, разрушенный, растерзанный…

Да, конечно, заваленный обломками, битым стеклом, мешками с песком. Да, конечно, плененный.

И все же, несмотря ни на что, необыкновенный. Несмотря ни на что, прекрасный. Прекрасный, даже в глазах врага.

Алексяну опустил стекло и стал с любопытством осматривать «свою столицу»: голые ветки платанов, с которых осенний ветер еще не успел сорвать мохнатые орешки, причудливые венецианские окна Биржи, кариатиды у входа в гостиницу «Бристоль».

А кортеж уже въезжает на Думскую площадь и сворачивает на Николаевский бульвар.

Трудно сказать, что знал Алексяну об Одессе. Но он, доктор юриспруденции, был, несомненно, образованным человеком и наверняка не только слышал об этом городе, но и читал о нем. Теперь он видит его воочию.

Разглядывает по-хозяйски любимые нами с детства «изюминки» Одессы, словно присваивая их.

Вот здание Думы, украшенное статуями Меркурия и Цереры. Здесь Ролли училась когда-то кататься на маленьком двухколесном велосипедике. Вот курчавый наш Пушкин, так сильно смахивающий на еврея.

А вот и наш добрый старый Дюк, к которому с воплями радости мчался Янкале, когда заканчивались наконец ненавистные уроки скрипки в новом здании школы Столярского на Сабанеевом мосту.

Возле памятника Дюку Алексяну вышел из машины и долго стоял у истоков розово-серого гранитного водопада Бульварной лестницы.

Здесь тишина. И лестница в листве
Спускается к вечернему покою…
И строго все: и звезды в синеве,
И черный Дюк с простертою рукою.

Юрий Олеша, «Бульвар». 1917

О чем думал он, «новый хозяин» Одессы, стоя здесь, у Дюка?

О чем думал бронзовый Дюк, видя перед собой одного из тех, кто превратил его Одессу в «Город Антонеску»?