Город Антонеску. Книга 2

Дяденька-партизан рассердился и говорит: «Мы рискуу-ем-мм… Если ребенок закричит, мы вас бро-ссим-мм…»

А папа ему отвечает: «Ребенок не закричит!»

И правда, зачем это я буду кричать?

Я же знаю, что главный великан-партизан этого не любит!

Тогда дяденька-партизан перегнулся через стенку колодца и сам как закричит, тихо-тихо, в самую глубину: «Май-на!»

Колодец ответил ему: «Май-на-аа! Нна-наа!», и мы стали спускаться.

Спускались мы медленно: немножко вниз и остановка, вниз и остановка.

Мы с папой молчали – я же вам уже говорила, что главный великан-партизан не любит, чтобы его гости разговаривали, и вообще тут, в колодце, очень тихо, только, кажется наш канат немного визжит: «Взы-ы… Взы-ы…»

А иногда еще что-то булькает: «Буль… Буль…»

Это, кажется, камешки отрываются от стенок и падают вниз в воду.

И я подумала: интересно, что мы будем делать, если тот дяденька-партизан, который грозился, и вправду нас бросит и мы тоже упадем?

Мне на самом деле не очень хотелось падать в эту воду, особенно потому, что она чем-то сильно пахла или, может быть, даже воняла, хотя Тася говорит, что мне «лучше не пользоваться этим словом», а то все подумают, что я невоспитанная.

Так мы спускались и спускались, а потом вдруг что-то ка-ак грохнет: «Плюх-хх!» Ой, это, кажется, моя калоша!

Она еще раньше спадала с валенка.

А теперь совсем спала и, наверное, утонула…

Я подумала, что папа рассердится, что я потеряла калошу, и закричала: «Папа! Калоша! Калоша спала! Нужно остановиться!»

Но папа не рассердился.

Он наклонился ко мне к самому уху и говорит: «Бог с ней, с калошей. Мы, кажется, уже приехали…»

И тут вдруг в нашем колодце стало светло, как днем, и я увидела возле самых папиных ног эту зеленую воду, которая пахла и даже воняла, и прямо над ней огромную дырку в стене, а в ней…

Ой, в дырке прыгали великаны!

Настоящие великаны! Большие – до самого потолка!

Я таких никогда в жизни не видела.

Великаны зацепили наш канат каким-то крючком и втянули нас в дырку.

И все они стали здороваться с папой и помогать ему отцепиться от каната и слезть с палки. Главный великан-партизан тоже был тут – я сразу его узнала, хотя он был без короны и даже без ружья, но он на меня никакого внимания не обратил.

И другие великаны тоже не обращали на меня внимания и не спрашивали, как меня зовут и зачем это я к ним в Подземное Царство спустилась через Волшебный Колодец.

Это было очень некрасиво с их стороны, и никто так в сказках не поступает.

Вот, например, гномы.

Вы знаете, что они сказали, когда увидели Белоснежку?

Они сразу спросили ее: «Девочка, как тебя зовут и как ты попала в наш домик?»

Очень обидно мне стало, и я решила сама с ними поздороваться.

Вышла на средину и закричала громко-громко изо всех сил: «Здравствуйте дяденьки великаны-партизаны!»

Закричала и испугалась. Думала, вот главный великан рассердится и велит нам с папой залезать обратно в колодец и подниматься наверх. Но он почему-то не рассердился, а рассмеялся и сказал, что я «Чудище».

Это не обидно. Это вроде, как: «Чудо-юдо, рыба кит».

А потом мы все пошли смотреть Подземное Царство.

Я, конечно, шла впереди всех, сразу же за главным великаном, который нес большущий фонарь. А за мной уже шел папа и другие великаны.

Только, скажу вам по секрету, идти мне было немножко трудно, особенно, когда нужно было лезть вверх на горку или скатываться с нее вниз на попке.

Но в конце концов мы пришли в нашу новую комнату.

Там, конечно, было много интересного, но я не смогла все это рассмотреть, потому что, кажется, заснула.

Мне снился Волшебный Колодец, и Подземное Царство, и великаны, и… война. Великаны сражались с немцами…

Событие тринадцатое: Красные «у ствола»!

Кривая Балка, апрель 1944 г. Более 900 дней и ночей под страхом смерти

Ну, вот и пришел, и нагрянул этот победный апрель 1944-го.

Катится по голубому небу едва проснувшееся после зимней спячки солнце, легко касаясь своими ласковыми лучами всего сущего на земле.

Тают под этими лучами хрустальные сосульки, оплывают большими звенящими в прозрачном воздухе каплями: «Дзинь… Дзинь… Дзинь…»

И как будто бы в унисон с этой апрельской капелью, Время отстукивает свое жестокое стаккато: «893 дня и ночи под страхом смерти… 894 дня и ночи под страхом… 895 дней и ночей… 896…»

Дни и ночи спешат, торопятся, едва не обгоняя друг друга, словно хотят поскорей завершить эту безумную мистерию смерти, словно и им уж невмоготу, кровью наполнены до краев…

А в каменном лабиринте катакомб не слышно звенящей апрельской капели.