Один из врачей Еврейской больницы, Адольф Поль – этнический немец, сотрудничавший с партизанами, – предложил привезти раненого к нему в больницу. Выхода не было – раненого переодели в румынскую форму, подняли каким-то образом на поверхность и поручили румынскому солдату-дезертиру, не так давно прибившемуся к партизанам, отвезти его к Полю.
Это была очень рискованная затея – румына могли задержать, да и сам он… кто ж его знает?.. мог сдаться властям, и тогда…
И тогда многие, очень многие, и раненый партизан, и доктор Поль, и ни в чем не повинные жители села Кривая Балка, и конечно же все, находившиеся в катакомбе, заплатили бы головой – немцы наверняка залили в колодец нефть, а то и впустили под землю удушливый газ.
Партизаны ждали самого худшего и поэтому прекратили спуск.
И только 31 марта, когда наконец румын, сопровождавший раненого, вернулся и был «допрошен с пристрастием», в колодец спустили очередную партию гражданского населения.
С этой партией спустили и Тасю.
Вот перед нами два совершенно различных свидетельства.
Но говорят ли они об одном и том же событии?
Или о двух различных событиях, произошедших просто в один и тот же день?
Видимо, все же это одно и то же событие, причем версия Таси ближе к истине.
В пользу ее достоверности говорит и то, что уже через несколько дней спуск был возобновлен, что было бы совершенно невозможно, если бы упомянутые в официальном документе «жандармы» обнаружили вход в катакомбы и устроили возле него перестрелку.
Впрочем, версия официального документа тоже понятна: негоже советским партизанам заниматься разборками из-за бабы?!
Битва с «жандармами» выглядит гораздо «приличнее».
И это лишь малое свидетельство того, как зыбки любые «официальные документы», на базе которых пишется История.
Тасю спустили в катакомбы в ночь на 31 марта 1944 года.
В ту ночь Ролли, уверенная в том, что наступило утро, проснулась, открыла глаза и, к своему удивлению, увидела… Тасю.
Тася сидела на краешке кожуха у нее в ногах и, по правде сказать, была на себя не похожа. Это была другая, какая-то новая Тася. Она с удивлением озиралась и что-то непонятное бормотала:
И вдруг, как будто уверившись в чем-то, указала вытянутой рукой на одну из щербатых стен и громко произнесла:
Услышав слово «окно», Ролли решила, что пришло время вмешаться. Она поудобнее уселась на кожухе, протерла глаза и сказала:
Тася обернулась, увидела Ролли, и глаза ее вдруг приняли осмысленное выражение.
Между тем в припор привели еще нескольких женщин. Они расстилали на лежаках какие-то одеяла, пальто, переговаривались между собой, выясняли, где здесь можно пописать, умыть лицо, попить водички…
Ролли с интересом следила за ними и вдруг поняла, что папы… ее папы!.. в припоре нет!
Тася смешалась:
Ролли плакала, горько, навзрыд, плакала и размазывала слезы по давно немытому желтому от пыли лицу. Ей было очень обидно. Она все самое интересное проспала. Папа ушел в отряд и не взял ее с собой, и она не увидит, как великаны сражаются насмерть с черными карликами.
Пытаясь успокоить девочку, Тася стала убеждать ее, что папа скоро вернется и тогда обязательно возьмет ее с собою и, может быть, даже сделает партизаном, а пока он просил ее не капризничать и слушаться ее, Тасю, которая все-таки ее мама.
Тася, конечно, лукавила.
Увидев измученную, но вполне живую Тасю, Изя поспешил в отряд, успев только строго-настрого приказать жене не морочить Ролли голову «мудреными» словами, играть с ней и рассказывать сказки.
Но Тася играть с детьми не умела и детских сказок не знала.