Ролли, наверное, все-таки очень устала, потому что она уткнулась носом в шею отца, зажмурила глаза и заснула.
А может, и не заснула?
Наверное, не заснула, потому что на этот раз не снились ей, как обычно, злые карлики в черных эсэсовских мундирах, а виделось легкое белое облачко, такое кудрявое и смешное, и так похожее на маленького барашка, что казалось, вот-вот сейчас оно взбрыкнет и, стуча копытцами, поскачет по этому голубому небу в поисках травки, слабые лучики которой уже пробиваются из-под талого снега здесь на земле.
А еще через несколько часов они ехали на военной телеге вслед за наступающими на Одессу войсками. Телега была нагружена ящиками с боеприпасами, и они сидели на этих грубо сколоченных ящиках, стараясь не свалиться с них, когда телега накренялась, проваливаясь в рытвины и бомбовые воронки.
Розовощекий солдатик-возница, казалось, мало внимания обращал на искореженную бомбежкой дорогу, знай, нахлестывал свою лошаденку и непрерывно мурлыкал себе под нос что-то вроде:
На обочинах догорали, дымились подбитые танки, валялись трупы людей и лошадей – обычное зрелище, которое никто из сидящих на ящиках с боеприпасами не замечал, как и не обращал внимания на гул идущего где-то неподалеку боя.
Телега ехала медленно, скрипела раскоряченными своими колесами.
Лошаденка скользила по жидкой грязи и фыркала от натуги.
Мальчишка-возница пел.
Ролли дремала под обнимавшей ее теплой рукой отца, а Изя и Тася молчали.
Им было о чем молчать.
Перед отъездом они оставили Ролли под присмотром возницы и пошли в люпозорий, чтобы проститься с друзьями. Они уже знали, что немцы перед отходом подожгли главный корпус, предполагали, что были жертвы, но то, что они увидели…
Полковая газета «Победа за нами», 26 апреля 1944 г.
Изя и Тася молчали.
Они ехали домой, в Одессу.
Их не заботило то, что за город все еще идет бой, не заботило то, что в этом, родном им городе у них нет, фактически, дома и негде преклонить голову.
Их не смущало то, что одеты они в лохмотья, покрытые желтой каменной пылью, и то, что пыль эта, кажется, намертво въелась в их лица и волосы.
Их не печалило даже то, что денег у них ни копейки и неизвестно, чем они смогут вечером накормить ребенка.
Они ехали домой, в Одессу.
От Ролли: Немцы – мать вашу!
Тася штурхала меня, и толкала, и срывала с меня кожух, и орала.
Но я назло ей не хотела просыпаться.
А когда проснулась, то назло ей не хотела открывать глаза и отрываться от кожуха. Двумя руками держалась за его мохнатую шкурку, и натягивала ее на себя, и плакала, и пищала.
Тогда она тоже стала плакать и пищать:
Она пищала так жалобно, что я ее в конце концов пожалела.
Открыла глаза и говорю:
А она с одной стороны плачет, а с другой командует.
Командирша нашлась!
Я, конечно, ничего не поняла.
Куда выходим?
Куда нужно выходить?
Нам же нельзя выходить!
Не разрешают нам выходить из припора!
А Тася, ну, как всегда, ничего мне объяснить не может.
Только «всекает» и все:
Я тихонечко приподнялась, огляделась, прислушалась и вдруг… поняла!
Поняла! Поняла!
Почему она раньше мне все это не объяснила?
Все! Все! Все закончилось! Мы выходим!
Мы выходим из Подземного Царства.
Ну и пусть. Ну и ладно. И вообще…