Красоваться мне в нем не пришлось. Но в первые дни оккупации, когда мы с Таней Рорбах, разодетые в пух и прах, прикатили на извозчике в Тюремный замок, у меня на плечах был… представляешь?!.. палантин из чернобурых лис!
Ну, вот…
А теперь моя «лисичка» хранилась, пересыпанная нафталином в сундучке у Ниночки Харитоновой, и ей, кажется, было суждено спасти нас от смерти.
Тем временем Надька продолжала болтать в той легкой манере молодых одесских адвокатесс, от которой я так давно отвыкла.
«Слушай, слушай, Наташка, – говорила она. – У меня на квартире живет прокурор из «Куртя-Марциалэ», капитан Атанасиу. Пот-ря-сающий мужик!
У меня с ним…. Ну, ты понимаешь! К нему вскоре должна приехать жена из Бухареста – домна Фанци. Но это не имеет значения!
Короче. Он все для тебя сделает. Ты увидишь. Он может взять вас к себе. Но тебе придется его отблагодарить».
Услышав слова «Куртя-Марциалэ», я вздрогнула.
Что значит «он может взять вас к себе»?
Куда это, в Военный Трибунал?
Только этого нам не хватало!
Опасно, опасно связываться с этим прокурором, как Надька сказала, его фамилия? Атанасиу?
Так думала я, и смотрела на Надьку, и видела, что она уже соскочила со стола, и одернула платьице и, видимо, собирается уходить…
И тут я вдруг поняла, что сейчас вот, в эту минуту, она выйдет из этой пыльной камеры, и тогда… И тогда…
Я решилась…
Решилась пойти на риск.
Выдавив из себя улыбку, я сказала: «Конечно! Конечно, Надюша, мы отблагодарим его, этого твоего Атанасиу. Хорошо отблагодарим! Он будет доволен!»
«Ну, вот и договорились, – подытожила Федорова и, явно желая закончить разговор, сказала: – Я очень спешу, Наташка. Меня ждут. Но ты, ты не волнуйся, все устроится. Мы увидимся. Поговорим. Я расскажу тебе. Го-ло-во-кружительный роман! Не-ве-роятный!»
Она уходит.
И уже в дверях оборачивается и говорит, смеясь: «Так я заеду к Нине за «лисичкой»?! Да, Наташа?! А мужик, по-тря-са-ющий!»
В тот же вечер, Надька забрала у Харитоновых «лисичку».
А назавтра в сигуранцу поступил запрос на папу: «Куртя-Марциалэ» требовал передать в его ведение дело инженера Иезекииля Брейтбурда, обвиняемого в сокрытии национальности.
В начале сентября 1942-го папу перевели из сигуранцы в «Куртя-Марциалэ».
Мой коллега, адвокат Дьяконов, сидевший в то время в этой тюрьме, рассказывал после войны, что видел, как Изю привезли, едва узнал его и был уверен, что он не выживет.