Событие пятое: «Curtea-Martiala»
Ну вот и настало время рассказать вам о «Curtea-Martiala».
Большая часть из того, что мы вам расскажем, основана на письмах Таси и на детских воспоминаниях Ролли. Ведь вряд ли кому-нибудь, кроме Ролли, довелось свести такое «интимное» знакомство с этим чудовищным заведением.
Румынский Военный Трибунал – «Куртя-Марциалэ» был организован уже в первые дни оккупации – 21 октября 1941 года, в тот самый день, когда Ролли исполнилось пять лет, и в тот самый день, когда румынские жандармы вытащили их из квартиры и погнали через Новый базар в школу на Новосельской, которую в ту же ночь подожгли.
«Куртя-Марциалэ» расположился на Канатной, 27, в помещении Психоневрологического диспансера, называемого одесситами «Свердловка».
[Ксерокопия. Перевод с румынского наш. –
«Куртя-Марциалэ» стал зловещим символом «Города Антонеску» и сыграл роковую роль в судьбе одесских евреев.
«Куртя-Марциалэ» сыграл роковую роль и в судьбе Ролли.
Румынский Военный Трибунал был особым, можно сказать, «привилегированным» учреждением. Он не занимался «мелкими рыбешками». Сюда попадали в основном шпионы и диверсанты, а также граждане Румынии, совершившие во время пребывания в Одессе особо тяжкие военные и экономические преступления. И только иногда, в особых случаях, лица, подозреваемые в сокрытии национальности.
Здесь не пытали, как в сигуранце, и не было здесь ни пыточных подвалов, ни подходящего оборудования типа «электрического стула», но само слово «Куртя» вызывало мистический ужас у каждого, будь он румынский коммерсант или румынский офицер, не говоря уже о местных жителях или не дай бог евреях.
Отсюда дорога была одна…
Трибунал заседал почти ежедневно, в составе трех или пяти человек во главе с председателем – военным прокурором полковником Читатэ-Попеску. Всю секретарскую работу выполняли попеременно два военных юриста, майоры Николае Кера и Аурел Зембряну.
Дела слушались пачками, одно за другим, по 12 и более в день. Протоколы обычно не велись, а приговор оглашался только в том случае, если случайно он был оправдательным. Во всех других случаях его оглашали в тюремной камере или уже перед самым расстрелом на старом еврейском кладбище. Это тем более было удобно, поскольку осужденные местные жители, в отличие от граждан Румынии, не имели права на кассацию. Для них приговор был окончательным.
Все судопроизводство велось на румынском языке, и переводчик – обычно малограмотный бессарабец – использовался только в том случае, если председателю вздумается задать вопрос обвиняемому.
Обвиняемый обязан был отвечать на вопросы, но все остальное время он должен был молчать – права голоса он не имел, но мог нанять для себя румынского адвоката. Местные адвокаты к участию в процессах не допускались и служили только посредниками между румынскими адвокатами и обвиняемыми. И румынский адвокат, и местный посредник стоили немало, и для того, чтобы их нанять, обвиняемый должен был обладать изрядными средствами.