Город Антонеску. Книга 2

Трудно сказать, сколько дней и ночей провела Ролли взаперти в женской камере транзитной тюрьмы «Куртя-Марциалэ». Каких-то женщин привозили и увозили в «Централ», и они с Тасей снова оставались вдвоем в пустой и холодной камере, голодные, как крысы, жившие за радиаторами. Иногда Тасю вызывали на допрос, и тогда Ролли оставалась одна, и это было для нее особенно мучительно. Мучительно было и то, что она не могла видеться с папой – за все это время ей разрешили одно-единственное свидание, все в той же караулке.

Зима уже вступила в свои права, и, хотя снега не было, дожди усилились. Теперь они сопровождались ветрами, и их ледяные порывы проникали в камеру.

Ролли кашляла, и положение стало совсем уж невыносимым, но вдруг неожиданно все изменилось.

По какой-то неясной причине место сапожника в подсобке освободилось, и по рекомендации капитана Атанасиу на пост «чизмаря» назначили Изю.

Изя перебрался в подсобку и с превеликим усердием занялся ремонтом рваных солдатских боканч. Это может показаться смешным, но солдаты относились к нему с пиететом: назвали его «домнуле инженер» и, что самое главное, разрешали Ролли бывать в подсобке. Здесь и с питанием было лучше, и дождь не лил с потолка, не было крыс и… здесь был папа.

Ролли ожила. Она часами торчала в подсобке, болтала «по-румынски» с солдатами гарды – клиентами «чизмаря», и с прокурорами Трибунала – клиентами портного.

Удивительно, но это странное присутствие ребенка в тюремной камере, видимо, как-то смущало служителей румынской Фемиды. Каждый из них, входя в подсобку, заговаривал с девочкой: «Валерика» — так они называли ее на румынский лад. – Чи фаче? – Как дела?»

Ролли отвечала им приветливо, знала всех их по именам и даже придумывала прозвища. Так, одного из солдат, по имени Вьеру, она прозвала «Канешно» – это «ка-неш-но» было единственным знакомым ему русским словом. А всесильного секретаря «паркета» подполковника Былку она называла «домнуле Лис». Былку знал свое прозвище, понимал его русское значение и, на удивление, не обижался на девочку, а только как-то особенно тепло к ней относился и часто подкармливал.

Мы еще встретимся с этим неординарным человеком, которого, кстати, мы называем так, как звали его в «Куртя-Марциалэ»: «Былку», а не «Былицу», как называют его сегодня некоторые историки.

Впрочем, все здесь как будто бы благоволили к ребенку. Даже солдаты гарды иногда приносили в подсобку кусочек горячей мамалыги или тарелку чорбы: «Пентру фата!» – «Для девочки!»

Но самым близким другом Ролли был, конечно, сокамерник Изи портной по имени Альберт. Ролли называла его «дедушкой», и Изя только грустно улыбался, видя, как этот старый еврей возится с его дочкой: рассказывает ей сказки, учит пришивать пуговицы, и как они вместе шьют из обрезков прокурорского сукна настоящий румынский военный мундир для ее игрушечного Зайца.

Самой любимой сказкой Альберта была сказка о храбром портняжке: «Когда я злой бываю, семерых убиваю!» Казалось, что он даже как-то ассоциировал себя с этим храбрецом. Он и на самом деле, несмотря на свои преклонные годы, был храбрым человеком. Храбрым и очень жизнерадостным. Он часто без всякой видимой причины смеялся, мурлыкал себе под нос какие-то песенки на идиш и без конца рассказывал своим клиентам «еврейские» анекдоты про Абрамов и Хаимов, обязательно добавляя при этом, что сам-то он, конечно, не еврей, а караим и очень богатый человек, только все его сокровища, золото и брильянты, спрятаны до поры до времени в разных надежных местах, у разных надежных людей.

Румыны слушали эти истории с неподдельным интересом, а Изя их не любил и, когда никого, кроме них, в камере не было, намеренно шутливо говорил:

«Альберт, побойтесь Б-га! Вы, часом, не перепутали? Может быть, ваше имя граф де Монте Кристо?»

Альберт на Изю не обижался, но ответить на его «наглые выпады» считал своим непременным долгом: «Ой, Изя, я вас умоляю! Вы же интеллигентный человек! Только не надо быть сильно умным! Все и так знают, что вы любите книжки читать. А я и без ваших книжек отсюда выйду. Вы еще меня вспомните. Скажете, прав был этот старый еврей!»

Так они вполне добродушно пикировались, но на самом деле были очень привязаны друг к другу, делились, если случалось, едой, оценивали шансы выжить, рассказывали о прошлой своей счастливой и несчастной жизни.

Изя рассказывал Альберту о пытках, которые ему пришлось вытерпеть в сигуранце, и об очной ставке с незрячим председателем караимской общины.