Город без надежды (СИ)

Я была всецело поглощена поиском решения, что подарило бы как можно больше шансов на спасение. Красавчик в нерешительности притормозил, словно его накачанные дурью мозги закипали, не в состоянии справиться с задачей где и как выйдет сподручнее меня убивать.

Я польстила и мыслительным способностям Красавчика и собственной значимости в его глазах, пусть даже и в качестве свежего трупа. Пялился он вовсе не на меня.

Я поняла это лишь когда передо мной бесшумно, словно призрак, возник человек, и я очутилась за его спиной.

Бессилие

Спина была широкой, с прямым разворотом обманчиво расслабленных плеч и показалась в тот миг самой надёжной в мире защитой, надёжней городской стены. Красавчик был выше на полголовы и массивней, но не приходилось испытывать сомнений, кто, случись драке, выйдет победителем. И, верно, Красавчик как-то съёжился, потерял в росте, сузился в плечах, хотя Ублюдок даже не замахнулся, только смотрел, не заговаривая первым. Нерешительность Красавчика была бы смехотворна, если бы мне не доводилось испытать на себе осязаемую силу этого взгляда.

- Но... Папа лично дал мне задание. Это моя ответственность...

- Ну что ты, Красавица, от ответственности тебя никто не избавлял, и мы к этому вопросу обязательно вернёмся. Вот только задание, если память мне не изменяет, было несколько иным... или ты его неправильно понял? Бывает. А сейчас, будь умницей, топай к себе и составляй защитную речь. У Папы порядком накопилось к тебе вопросов. Свободен.

Красавчика словно тряпкой смело, или моё восприятие придало ему ускорения, потому что тогда-то меня и начало понемногу накрывать.

Ублюдок некоторое время наблюдал за тем, как сматывает Красавчик и обернулся ко мне. Усмехнулся краем рта.

- Прихватила с собой самое ценное?

Я проследила направление его взгляда и увидела, что до сих пор держу в руке злосчастный чайник. Глупо хихикнула. Непривычный звук щекотно завибрировал в горле, толкнулся в ставшей тесной ему грудной клетке.

И тогда я стала смеяться. Сперва будто боялась чего-то, пыталась сдержаться, затолкать веселье обратно в глотку. Но смех душил, распирал... вытекал, выплёскивался, вместе с водой из ходящего ходуном в моей руке чайника. Перестав бороться с собой, смеялась взахлёб, с выступившими слезами, и они вытекали легко и безболезненно, не жгли веки. Какие-то сладкие, весёлые слёзы. Не жгучая соль - почти вода.

Всё вокруг дробилось, сияло влажными гранями, яркими брызгами. Я посмотрела на стоящего рядом мужчину и сквозь эту пелену не увидела шрамов на его лице. Он не торопил, позволял выплеснуть страх в истерике.

Вслед за тем накатила такая усталость, какой уже давно не испытывала. Скорее душевная, чем физическая. Но эта опустошённость, это бессилие казалось таким приятным. А ещё я чувствовала себя очень... странно. Разве что как в самом раннем детстве. Так бездумно, беззаботно беспечны бывают только самые маленькие дети, существующие в своём крошечном защищённом мирке, и никакие ужасы внешнего большого мира не потревожат их светлый сон - зло не пропустят сильные люди.

Меня негромко окликнули.

- Пойдём.

В отличие от меня он знал куда идти. Вместе мы дошли до другой, незапертой лестницы и по ней поднялись на крышу.

Насколько хватало взгляда, простирались рабочие кварталы Эсперансы; под самое поднебесье вздымались сверкающие миражи башен. Невидимые с отрицающей само их существование высоты врылись в землю, выгрызая каждый метр обитаемого пространства, катакомбы Ада. Словно не признавая моего права находиться здесь, ветер прижимал к перекладинам защитного ограждения, угрожал низринуть с небес.

Ублюдок буднично похлопал себя по бокам. Найти, конечно, ничего не смог, карманов на футболке не предполагалось. Привычной куртки на нём не было, тонкая трикотажная ткань надувалась от порывов, облепляла спину и поджарый живот.

- Сигареты забыл, - чертыхнувшись, он принялся обшаривать карманы джинсов.

Чего он хватился, было понятно без пояснений. Сколько раз видела его расположившимся на террасе Красавчикова таунхауса: куртка свисает с перил, в пепельнице всё прибывают окурки - отрава для богатых, одна палочка стоит золотую унцию - и почти нетронутая, больше для вида взятая бутылка. Пил он, в отличие от прочих, мало и без удовольствия.

Я смотрела на него, деловито выворачивающего карманы, будто забывшего о моём присутствии, отмёвшего, как нечто незначительное, обстоятельства, предшествовавшие этой сцене, всё, что привело нас обоих на эту крышу. Словно мы условились всякий день приходить сюда встречать рассвет над Эсперансой. И понимала: нечто глубоко внутри меня всегда ждало этой встречи. Словно причудливое повторение дня, когда мне удалось сдержать данное дядюшке Адаму обещание, - судьба вновь сводила нас на высоте.

Ублюдок, между тем, выудил помятую, с полустёршейся надписью упаковку жевательной резинки. Поглядел с сомнением, но всё же закинул в рот пластинку.

Я неловко переступила с ноги на ногу, обхватила себя за плечи. Тонкое платье продувало насквозь. Ублюдок лениво покосился в мою сторону.

"Что теперь?" - вертелось на языке.