Город Брежнев

Овощной у нас огромный и типовой. Через дорогу от нашего дома на отдельной высокой площадке, к которой ведут двенадцать ступенек – ну или по склону можно забежать, – стоит продовольственный, через три дома на такой же площадке – хозяйственный, еще через три дома – овощной. Здания совершенно одинаковые, с высокими грязными стеклами, на которых мрачной гуашью нарисованы всякие товары – соответственно, курица с сыром, молоток с клещами и яблоки с капустой, – а внутри все по-разному. В продовольственном вечно народ и суета, в хозяйственном тихо, тепло и пахнет новыми резиновыми камерами для велосипеда. В овощном обычно пусто: голые прилавки, клеть с картошкой в дальнем углу, проволочные короба с трехлитровыми банками березового сока вдоль окон – ну и запах залежалых, а то и гниющих овощей, конечно.

Сегодня тут пахло апельсинами. Праздничный аромат просачивался даже сквозь массовый духан утомленных людей в плащах, пальто и резиновых сапогах. Люди все равно бурчали непразднично, то и дело отшагивая от очереди, чтобы, вытянув голову, взглянуть, много ли еще коробок осталось, крикнуть: «Больше двух кило в одни руки не давайте!» – и юркнуть обратно, пока очередь не сомкнулась. Коробок было еще много, штабель выше головы, но и потрошили их безжалостно, в шесть рук: мрачный грузчик, стоявший на стопке деревянных щитов, сдергивал очередную картонную коробку и небрежно хлопал на прилавок, чудом не сшибая ряд жестяных банок с аджикой, который почему-то не догадались убрать, а продавщицы в четыре руки отдирали верхние клапаны, потом одна очень ловко, как детский конструктор, выстраивала оранжевую кучку на площадке весов и тут же сгребала их в свернутый за полсекунды конус из толстой коричневой бумаги. Вторая продавщица тем временем, едва взглянув на стрелку, быстро щелкала счетами и выписывала сумму на крае свертка и на клочке бумажки, которую отдавала покупателю, чтобы тот бежал в кассу. Он бежал и тут же возвращался с чеком – касса тарахтела, не останавливаясь, будто там Анка-пулеметчица сидела, а не толстая тетка с жирно нарисованными губами.

Соваться в такую очередищу было странно и даже глупо, но ничего другого не оставалось. В магазине всего две продавщицы, для фруктового и овощного отделов, и обе сейчас отпускали апельсины. Весь магазин работал только на апельсины, и все покупатели стояли только за апельсинами. Это, наверное, правильно – я бы и сам апельсинов взял, если бы денег хватало. Но у меня с собой был только рубль. А кило апельсинов два стоит. Я не знал, сколько апельсинов в килограмме, но вряд ли больше десяти. На рубль полкило купить можно, это штук пять, значит, да еще минус тридцать копеек на картошку. Штуки три получается. Мультик про три банана я смотрел, а про три апельсина что-то не слышал. Апельсины положено по максимуму брать – батек из Москвы полный пакет привозил плюс набивал в дипломат, если копченая колбаса место оставляла. Впрочем, он и бананы не по три привозил, а сколько удавалось урвать, пару зеленых гроздей. Мы их засовывали в темный угол кухонного пенала и ждали, пока пожелтеют. По-моему, так ни разу и не дождались – они то чернели и жухли, то я, не вытерпев, убеждал себя, что белесо-зеленый оттенок с черными нитяными линиями сойдет для нашей местности за желтый цвет, и сжевывал бананы какими уже были – твердыми и вязкими, так что язык потом полчаса был будто мукой обсыпан. Все равно вкусно. Ладно, вырасту, стану капитаном дальнего плавания, поеду в Африку и буду жрать переспелые бананы прямо с пальмы и запивать кокосовым молоком. А не стану капитаном – значит наше счастье непостоянно и не больно-то мне эти бананы с кокосами и нужны.

В общем, я занял очередь за мелким лысоватым мужиком, по виду полным психом. Он был в мятом пиджаке поверх сетчатой футболки, все время дергался и бубнил. Поправлял пиджак, вертел шеей, высовывался из очереди, дожидался очередного выплеска в адрес продавцов, чтобы тявкнуть неразборчиво и не в лад, или просто топтался на месте, бурча что-то в широкую спину в бежевом, как у мамки, плаще. Когда он зацепил меня локтем третий раз и третий же раз недовольно обернулся, чтобы смерить взглядом и показать, как ему надоело подпихивание со спины, я решил подождать очереди на улице. Сказал мужику, что сейчас вернусь, повторил погромче, чтобы он кивнул все-таки, и выбрался из магазина сквозь наросшую за спиной толпу.

На улице стемнело и опять моросило, в воздухе будто болталась гадостная мокрая паутина. Зато не воняло. Бодрящий запах цитрусовых вперемешку с подгнивающей картошкой и капустой, оказывается, мог довести до истерики. А улицы у нас хорошо продуваются, почти в любом месте – справа налево от Боровецкого леса и Камы ветерок идет, а в лицо или спину почти всегда свистодуй по основным проспектам, которые тянутся на десяток километров – как аэродинамическая труба, по словам батька. Ни вонь не удержится, ни мусор – все выдувает. Очень удобно, если на ногах крепко стоишь. Ну и не мерзнешь, конечно.