Город Брежнев

Паша сказал, что сортир перед началом учебного года пройдет санобработку с откачкой говна, так что выбрасывать туда кусок металла, способный застрять в трубе ассенизационной машины, было неразумно. Закапывать – еще неразумнее. Найдут ведь и точно кого-то подстрелят, ну или сами покалечатся. Один раз уже нашли – судя по виду пистолета, глубоко нашли. Пистолет был тщательно смазан и очищен от ржавчины, но все равно и на клейме Р38, и в отверстиях рамки можно было разглядеть характерные проеденные временем узловатые каверны, которые подгрызли даже часть нарезки ствола и заглубились в сталь округлыми сколами. Рисунок, как от точечной сварки, шел и по кожуху, а ствол стоял чуть вкось и с рамки не снимался. Пистолет либо раскопали на месте боев, либо прятали с военных лет в не самом сухом месте. Патроны тоже были то ли самопальные, то ли переделанные, причем из древних гильз, собравших на своих боках половину радуги. Здоровячку, успевшему пальнуть в сторону, повезло; что жив остался – вдвойне повезло, и «вальтер» его пощадил, и Виталик. Следующий выстрел грозил скорее стрелку, чем мишени.

А с другой стороны, оружие бросать нельзя. То есть понятно, что это в бою нельзя, – но та же Даниловна, зараза, твердила, что бой у нас вечный, а покой нам только снится. Еще она говорила про ружье, которое непременно выстрелит.

Покой Виталику давно не снился, зато «вальтер» выстрелил – как то ружье.

Виталик прятал ствол, завернутый в три слоя ветоши, в ящике с инструментом радиорубки, потом, когда выяснилось, что пацаны по-прежнему какими-то хитрыми способами проникают к радисту, убрал в тайничок рядом со спортзалом, потом извлек и отправился к поселковому отделению милиции, погулял вокруг полчаса, да так и не дождался ухода дежурного мента, лениво курившего у столбика ограды. Виталик упаковал сверток в чемоданчик и две недели возил в рафике вместе с Федоровым по всей Кубани, пытаясь не напрягаться при виде гаишников. Впрочем, документы Федорова спасали от сколь-нибудь пристального милицейского внимания. По пути домой и в Брежневе спутника с такими документами у Виталика не было, но он успел расслабиться. Пистолет спокойно лежал в чемоданчике под койкой общаги, и Виталик о нем почти уже забыл. Вспомнил, когда развеселый рыжий сосед Фирдавис с агрегатного завода, досадно редко уезжавший домой и всерьез притомивший Виталика болтовней, гармошкой, акцентом, дружелюбием и постоянным сшибанием с соседей всего на свете, от сигарет и конвертов до двухкопеечных монет и открывашек, так обрадовался, узнав, что да, у Виталика есть точильный камень, что не медля и не спрашивая полез за ним в чужой чемодан. Виталик в последний момент спохватился и не стал бить его ногами, а в нормальном, кажется, тоне сказал: «Да куда ты, сам ща».

В тот же день в общагу приперся участковый, чтобы, как он сказал, повторно опросить товарища Соловьева об обстоятельствах знакомства с Песочковым Сергеем Алексеевичем из Маринкиной общаги. Виталик поначалу не понял ни почему повторно, ни что за Песочков, – это, как ни странно, помогло настроиться на нужный лад, вежливый и холодный, как бы ничего не знаю и ничем помочь не могу, извините. Участковый понадоедал с полчасика и ушел. А Виталик отправился прятать пистолет за бачком унитаза. «Вальтер» выпал, расколов унитаз. Пришлось покупать новый за свои деньги, а ствол ховать за пределами общаги.

И это оказалось подвешиванием ружья на стеночку. Пусть не ружья, а пистолета и не на стеночку, а под кусок несостоявшейся стеночки.

Бетонная плита, забытая строителями, косо торчала из соседнего пустыря. Плита была облупленной, чумазенькой и такой неинтересной, что не подманивала даже окрестных пацанов, обожавших всякие штабики. Да и парни из общаг, пытавшиеся пить здесь пиво на солнышке, продержались недолго.

Виталик спозаранку вышел на пустырь, походил, руки в брюки, посвистывая и одобрительно оглядывая дома и краны, присел, поболтал ногами, вынул из-за ремня тряпичный сверток, дополнительно укутал его обрывком брезентовой стройотрядовской штормовки, забытым на плите пиволюбами, и сунул в глубокую сырую тень под плитой. Подопнул туда же пару разбитых кирпичей – и успокоился так, что забыл, начисто забыл про ствол и связанные с ним тревоги.

Не вспоминал долго. Развеселый Фирдавис переехал к подружке, так что Виталик несколько дней наслаждался отсутствием соседей: комната была на четверых, но четвертый так и не появился, а третий, коренастый удмурт Коля с кузнечного, постоянно торчал у своей бабы, тоже коренастой удмуртки с красивым суровым лицом, в соседней малосемейке. Виталик, кстати, и сам был бы рад торчать у своей бабы, но Маринка на такие планы смотрела без особого восторга, посмеиваясь, объясняла про статус советской училки – ну и вообще не факт, что считала себя бабой Виталика. Виталика это иногда веселило, иногда задевало. Переезд Фирдависа пришелся как раз на вторую стадию, так что Виталик наслаждался покоем одиночества, когда участковый нагрянул снова – на сей раз в сопровождении оперов.