Город Брежнев

Он решительно потопал через зал к прихожей. Вадик, аккуратно ступив с балкона через порог, попытался с усмешкой сказать что-то, но Федоров цыкнул – видимо, по-татарски, – тормознул перед женщинами, чтобы грозно сообщить: «Пьянству – бой! До победыного. До дына-а, я сыказал», – дождался, пока Люда с Ларисой продемонстрируют опустошенные бокалы, на мощном табачно-спиртовом выхлопе выдавился в прихожую и заскрежетал диском телефона.

– Помощника мне нашел, – все так же посмеиваясь и не слишком прислушиваясь к мучительным попыткам Федорова правильно набрать номер, пояснил Вадик от балкона. – Не глядя. И что показательно…

Он замолк, потому что Федоров, кажется, все-таки дозвонился – во всяком случае, напористо заговорил совершенно трезвым голосом:

– Виталий, добрый вечер. Да, Федоров. Нет-нет, все нормально. Вы сегодня во сколько заканчиваете? Ага. Ну, очень хорошо…

– Петь, чуть потише, – пробормотала Люда, вроде бы совсем себе под нос, но Федоров тут же убавил звук до неслышного из зала.

Лариса молча восхитилась и позавидовала – первый раз за сегодня, между прочим. Вадик подплыл к столу и попытался продолжить объяснения, Люда попыталась предложить ему еще чаю с тортиком, оба пару раз перебили друг друга, смущенно замолкая и принимаясь извиняться наперекор собеседнику, – в итоге захихикали, а Ларису совсем в хохот бросило.

Пока успокоились, уже и Федоров из прихожей выплыл. Он оглядел всех с веселым недоумением и торжественно показал крупный указательный палец. Люда истерически захохотала, как по сигналу, а может, это и был сигнал – и не только для нее, но и для Вафиных, которым, впрочем, уже и любой сигнал годился бы, на взыгравшие-то смеховые дрожжи.

Вадик с трудом всмотрелся в часы, прорыдал, что уже пора, к сожалению, отказался от чая с тортиком и попытался галантно помочь Ларисе выбраться из-за стола. Стол не перевернулся, зато чуть не перевернулись все участники застолья, каждый в свою сторону.

– Я щас умру, – простонала Люда, и Лариса в который раз молча согласилась с нею.

От смеха было уже больно в висках, груди и животе, и тушь, наверное, растеклась не хуже, чем у Люды, – ладно хоть мужикам собственные слезы взор застилали. Лариса решительно ухватила Люду за локоток и утащила в ванную – небольшую и голую, с узеньким зеркалом, зато с очень приличным кафелем, удивительно ровно уложенным строителями. Там они, шепча, вскрикивая, повисая друг на друге и подсказывая, где потекло, а где размазалось, привели себя в порядок и вышли, почти не прыская.

Мужики к тому времени тоже успокоились и неожиданно уехали в скользкую тему политики, талонов и всеобщего маразма. Мы-то ладно, бурчал Федоров, мы всякого насмотрелись, от разрухи до кукурузы, а молодых жалко, невезунчики, ни черта же не увидят, ни повоевать им, как нам, ни отдохнуть. Да ладно, возражал Вадик, они уже больше нас с тобой повидали и узнали. Ты в их возрасте про джинсы и кассеты мог хоть мечтать? Да что джинсы и кассеты, тоскливо сказал Федоров, тряпки да коробки, к тому же заграничные. С одной стороны кассеты, с другой – ракеты, не то прилетит, так это. Поэт, похвалил Вадик, а Федоров, покивав, сказал: нас учили про революционную ситуацию, а получилась, наоборот, контрреволюционная. Силы реакции, жандармерия и больше трех не собираться. Да ладно, возразил Вадик, хихикнув, нас куда больше трех. И вот как собрались здорово все мы здесь. Федоров, к счастью, тоже рассмеялся. Мужчины благополучно свернули неприятный разговор и принялись торжественно готовиться к тому, чтобы накатить – похоже, на посошок. Вот и славно.

Федоровы безоговорочно вызвались провожать – к некоторому облегчению Ларисы, которой членство в комиссии позволило узнать о вечернем Брежневе сильно больше, чем она когда-либо хотела. За дворы пока можно было не беспокоиться, а вот между дворами возникали непонятные границы, охранявшиеся с недетской жестокостью.

Артурика с Андрюхой во дворе не было – во всяком случае, женщины не сумели их разглядеть среди подростков, носившихся по детской площадке с грубоватыми воплями, а Петр Степанович – высвистеть издалека. Правда, свист сразу не получился, а когда стал нарастать, его быстро урезонила Люда.

– Да ладно, здоровые лбы, не потеряются, – сказал Вадик, и они неторопливо отправились вдоль Ленинского к проспекту Вахитова. Лариса с Людой чуть впереди, мужчины сзади, то похохатывающим, то бормочущим про пики и лимиты конвоем.

Женщины тоже не молчали, понятно, – Люда интересовалась окрестностями и полезностями, а Лариса старалась толково отвечать. Погода и впрямь была чудная, тепло и свежо, машины ширкали мимо редко-редко, а автобусов не было почти совсем – воскресенье, вечер, все правильно. Они так увлеклись разговором, что перешли дорогу и дошагали до сорок шестого, хотя на лестнице договорились распроститься у сорок седьмого, на полпути. Лариса решительно остановилась и сказала, мягко пожимая Людины ладошки:

– Ну все, вот уже наш дом, дальше мы сами, а то вам возвращаться.