— Ты вздыхаешь. Снова. Неудобно? — Рейн мягко положил руку на ее живот. Она положила обе своих руки на его. Это было время, которого она больше всего боялась.
— У нас есть некоторые тяжелые для обсуждения вопросы, любовь моя. Вещи, о которых я не хочу говорить. Но мы должны. — Она сделала глубокий вдох, а затем быстро, словно срывая повязку с раны, рассказала ему о требованиях акушерки принять решения.
Он отпрянул от нее, на его лице застыло выражение ужаса. На смену ужасу быстро пришел гнев.
— Как она может говорить о таких вещах? Как она смеет?
— Рейн! — Гнев в его глазах и обнадеживал и страшил. — Она должна задавать такие вопросы. Другие мои беременности не длились долго, не так ли? Я думаю, она знала, что они ни к чему не приведут. Но теперь мы почувствовали, что ребенок двигается и с каждым днем мы все ближе к рождению. И эти решения, которые должны осознанно принять каждые родители в Дождевых Чащобах или в Бингтауне. Неприятные, но с которыми сталкиваются поколения народа Дождевых Чащоб. Так что… — Малта затаила дыхание. — Что мне сказать ей?
Рейн дышал тяжело, как будто вышел из боя.
— Сказать ей? Скажи ей, что мне плевать на обычаи или приличия! Скажи ей, что я буду у твоего изголовья каждый миг, и что как только наш ребенок родится, он будет в безопасности в моих руках. Если Са лишит его жизни и заберет, я буду горевать. Но если кто-то будет угрожать ему, в любом случае, я их убью. Ты можешь сказать ей об этом. Нет. Я сам скажу это вмешивающейся старой карге!
Он резко поднялся и принялся шагать по комнате, быстро доходя до тупика в маленькой каюте и разворачиваясь, пристально глядя в окно на проплывающие деревьев.
— Разве ты сомневаешься, что я защищу наших детей? — тихо спросил он. В его глазах застыла боль, когда он повернулся к ней. — Или это… — Он поколебался. — Это не то, чего ты хочешь? Если наш ребенок родится измененным, ты хочешь чтобы его оставили поодаль? В… — Его слова повисли в тишине.
Малта была шокирована. Тишина росла, а обида на лице Рейна становилась все глубже.
— Я не думаю, что у меня будет выбор, — сказала она наконец. Ее глаза наполнились слезами, но не пролились. — Это делается, даже в Бингтауне. Редко кто из людей говорит об этом. Когда я была маленькой, я видела беременную женщину, спустя некоторое время она возвращалась иногда с ребенком, иногда нет. Я даже не помню, когда я впервые поняла, что некоторые дети не были сохранены. Это было просто что-то, что все девушки знали, вырастая. Когда женщины говорят об этом, большинство говорят, что это к лучшему, что все происходит слишком быстро, до того, как мать может узнать ребенка и полюбить его. Но, — она положила обе руки на живот и почувствовала беспокойство ребенка у нее внутри, как будто он знал, что они решали его судьбу.
— Но я уже знаю этого ребенка. Я уже люблю его. Или ее. Я не думаю, что меня будет волновать, если у него будет чешуйчатый лоб, когда он родился, или если когти его будут черными. Или у нее. — Она попыталась улыбнуться и не смогла из-за потекших вдруг по лицу слез.
— Рейн, я была так напугана. Однажды ночью мне приснилось, что, когда пришла боль, я побежала в лес в одиночку, чтобы обеспечить нашему ребенку безопасность. И когда я проснулась, я размышляла не сделать ли мне именно так. И мне было интересно, что бы вы обо мне подумали, если бы я поступила так, если бы я принесла с собой измененного ребенка и отказалась оставить его. Или что подумает ваша мать.
Она шмыгнула носом, Рейн был на ее стороне. Она нашла платок и вытерла глаза.
— Я видела хранителей драконов. Они всего лишь дети. И почти каждый из них был отмечен так тяжело, что я знала, что они должны были родится измененными. Их родители оставили их. Они росли, они жили. Возможно, они не могли жениться или иметь своих собственных детей, но я смотрела на них и думала: «Их жизнь не напрасна. Их родители были правы, оставив их, неважно, что их соседи могут сказать. Но теперь я смотрю на то, как несчастна Тилламон. Я вижу, как она выглядит, и я знаю, что иногда невежественные люди говорят ей об этом. Она почти все время теперь остается дома, даже не спускаясь на рынки. Она редко посещает друзей. Она родилась не измененной. И она никогда не сделала ничего, чтобы заслужить наказание. Но наказана она.»
Наступило молчание. Оба они смотрели на сестру Рейна. Тучи закрыли солнце и внезапно день потускнел, но Тилламон лишь теснее запахнулась в плащ, и повернулась лицом к ветру, как будто хотела насладится им.
— Наверное, наш ребенок родится не измененным. Или, возможно, потому что мы теперь Старшие, ребенок будет сразу с изменениями, которые будут…