Город Драконов

Малта проследила за ней взглядом. Там был небольшой участок палубы за пределами каюты где начиналась область рулевого. Человек равномерно взмахивал длинным веслом, придерживая его только тогда, когда капитан корректировал курс. Была странная красота в мужской силе и уверенности с которой он направлял и толкал корабль вперед. Каким-то образом он почувствовал их наблюдение и оглянулся на кабину. Лицо его было изменено так что лоб нависал над глазами; этот вырост напомнил Малте рыбные усики над челюстью.

— Я думаю, я выйду, — резко объявила Тилламон. Она приподняла вуаль и сняла ее вместе со шляпкой, которая закрывала ее, затем сняла длинные кружевные перчатки, прикрывавшие руки. Не говоря больше ни слова, она положила одежду на скамейку рядом с Малтой и открыла небольшую кормовую дверь, чтобы выйти на палубу. Холодный ветер дувший порывами не остановил ее. Она сразу же оперлась на перила, повернувшись лицом к солнцу, что проглядывало через разрывы в пасмурном небе.

Рейн сдвинул в сторону шляпу, вуаль и перчатки своей сестры и уселся рядом с Малтой. Она склонила голову ему на плечо и почувствовала прилив счастья. Солнечный свет высветил яркий квадрат на полу кабины. Единственными звуками корабля были скрип весел, двигавшихся в одном ритме, и иногда крик капитана рулевому. Она зевнула, почувствовав сонливость.

— Я чего-то не знаю о своей сестре? — Спросил Рейн жалобно. Он поднял шляпу и прикрепленную вуаль. — Это так ужасно? Когда я пришел к вам на заседание в Бингтаун, я был так же сильно скрыт вуалями. Это была традиция.

— Традиции, рожденные чтоб избежать дискомфорта, — высказалась Малта. — Намерения Дождевых Чащоб — гротеск. Они все еще есть. Я жила среди вас и стала одной из вас. Но я знаю и Тилламон знает. Если бы она была открыто прошлась по Бингтауну люди бы пялились на нее. Некоторые, даже рожденные в Бингтауне, могли бы сказать ей недобрые слова, высмеять ее или отвернутся от ужаса. Люди хотят сокровища Дождевых Чащоб, но не хотят видеть цену, которую те требуют за предоставление этих сокровищ.

— Ты думала, я был гротескный? Когда ты первый раз встретила меня и я был под вуалью?

Она мягко рассмеялась.

— Я была глупой маленькой девочкой, наслушавшейся странных сказок о Дождевых Чащобах. Я была уверена, что моя жестокая мать продала меня какому-нибудь страшному существу. Потом я обнаружила, что это страшное существо было невероятно богатым с сотней маленьких подарков для меня, и полно комплиментов, которые я и не ожидала услышать. Тогда ты стал загадкой. Непознаваемым. И опасно желаемым.

Она улыбнулась и почувствовала приятную дрожь, пробежавшую по спине.

— Что это было? — Требовательно спросил Рейн. Он отбросил в сторону шляпу сестры и взял ее за руку.

Малта громко рассмеялась, слегка смущенная.

— Я вспоминала о том как ты первый раз поцеловал меня. Моя мать вышла из комнаты, и были только твои слуги, все под вуалями и соответственно занятые своими задачами. Ты наклонился ко мне и я подумал, что ты хочешь открыть мне секрет. Но потом ты поцеловал меня. Я чувствовал губы сквозь кружево вуали. И кончик языка, я думаю. Это было… — Она остановилась и с удивлением поняла, что покраснела.

— Очень эротично, — тихо закончил Рейн вместо нее. Медленная улыбка засияла на его лице и его глаза с удовольствием блеснули воспоминанием.

— Я думал только о том, как украсть поцелуй пока твоя мать не видит. Я не представлял себе, что преграда нашим прикосновениям может только усилить момент.

— Ты был безнравственным мальчишкой. Ты не имел права меня целовать. — Малта хотела показаться обиженной, но не смогла. Она поделилась своей улыбкой с оттенком грусти по глупой девчонке, которой была.

Он поднял вуаль сестры перед лицом. Она едва могла видеть его черты сквозь многочисленные слои темного кружева.

— Я и теперь такой. Попробуем еще раз?

— Рейн! — Упрекнула его она, но он не остановился. Он прикрыл вуалью лицо и наклонился чтобы поцеловать ее.

— Это лучшая вуаль Тилламон! — возразила она. Но тут шнурок задел ее лицо, и она закрыла глаза, когда он поцеловал ее очень целомудренным поцелуем, тем не менее, вернувшим ее в воспоминания об их первой страсти.

Когда он отодвинулся от нее, он удивленно проговорил хриплым голосом:

— Почему запретное всегда опьяняет сладостью?

— Это правда. Но я не знаю, почему. — Она склонила голову ему на грудь и озорно спросила, — означает ли это, что теперь, когда ты имеешь право на меня, я менее сладкая?

Он рассмеялся.

— Нет.

Некоторое время они со значением помолчали вместе. Судно раскачивалось, когда гребцы сражались с течением. Малта смотрела в маленькое окошко. Позади них, сверкая тянулась река, переходя от серого цвета к серебру в отсветах солнечного света. Тилламон оперлась на перила, погруженная в свои мысли. Ветер взлохматил ей волосы. Сзади она могла бы сойти за любую молодую женщину, погрузившуюся в размышления. О чем же она могла мечтать? Что же могло предложить ей будущее? Чего ожидать ребенку Малты, если он или она буду так же изменены?