Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

Между тем пересмотр концепции «особого» средневекового пиренейского общества в том ее виде, в котором она была сформулирована К. Санчесом-Альборносом и его сторонниками, историками его историко-институциональной школы, косвенно заставляет усомниться и в другом постулате, ранее казавшемся неоспоримым, а именно в концепции «народное рыцарство».

До настоящего времени она не подвергалась сколько-нибудь существенной ревизии[143]. Заметим, правда, что, как правило, авторы соответствующих работ, всячески подчеркивая пиренейскую специфику, не касаются широкого европейского контекста, а если и касаются, то вскользь. Между тем с момента выхода этапной работы Ж. Дюби о Макконэ и, особенно, его работ по истории французского рыцарства конца 60–70-х годов[144], основы этой истории были существенно пересмотрены. Следующим шагом стало появление работ Ж. Флори, в которых было не только дано детальное описание феномена, но и введено в оборот выражение «рыцарская идеология»[145]. В дальнейшем выдвинутые обоими историками положения были подтверждены и дополнены на материале разных регионов и источников[146]. Ныне повсеместно признаны по преимуществу незнатные истоки западного рыцарства, которые давали о себе знать до конца XII — начала XIII в., а в некоторых регионах (например, в германских землях) и позднее.

Таким образом, факт сосуществования в XI–XIII вв. «знатного» и «незнатного» рыцарства на Пиренейском полуострове, по меньшей мере, не является чисто испанским феноменом. Не может быть признан тамошней особенностью и обычай вооружения рыцаря за счет сеньора. Повсеместно признано, что аноблирование изначально «незнатного» рыцарства было длительным и неоднозначным. При этом включение незнатного («народного», по терминологии К. Пескадор) рыцарства в вассально-сеньориальные отношения тоже не являлось какой-то пиренейской особенностью. Кстати, в противовес идеям И. Грассотти, отказывавшейся принимать идею вассалитета незнатных и рассматривавшей соответствующие свидетельства кастильских источников как проявление «ненастоящего» характера вассалитета в Леоне и Кастилии, ныне «незнатный вассалитет» принято рассматривать скорее как норму, чем как исключение[147].

Новые тенденции в изучении средневекового города

В 1990 — начале 2000-х годов интерес к истории средневекового города в ее классическом понимании в европейской медиевистике ощутимо снизился. Сказались последствия лингвистического поворота и интерес к постмодернистским концепциям, побудившие историков обратиться в первую очередь к изучению нарративных текстов, их языка, метафорики и т. п.[148], а также всякого рода символических практик (в частности, связанных с формами репрезентации власти)[149]. В известной мере этот тренд отразился и на ракурсах исследований средневекового города. Гораздо большее внимание стало уделяться образу средневековых городских поселений.

Раскрытие этого образа формируется на основе разнообразных методологий. Отмечу только некоторые из них. В методологическом плане реконструкцией облика городов Средневековья занимается, в частности, медиевист из Кантабрии Б. Арисага Болумбуру. Для нее исследование означенной проблематики возможно, прежде всего, в опоре на широкий круг источников — не только традиционных письменных, но и иконографических, картографических, археологических и др. Предлагаемый ею междисциплинарный метод подразумевает использование как исторических и искусствоведческих, так и естественно-научных и даже краеведческих методик (в частности, обращается внимание на необходимость использования архивных фондов старых фотографий, на которых представлены фрагменты пейзажа исторических городов по состоянию на конец XIX — первую половину XX в., когда они еще не были сильно затронуты индустриализацией и урбанизационными процессами современного типа). В качестве отдельной проблемы выделяется исследование форм существования средневекового городского пейзажа в последующие эпохи, вплоть до современности (в Испании, с ее изобилием историко-архитектурных памятников и тесным переплетением прошлого и настоящего этот исследовательский ракурс представляется весьма любопытным)[150].