Лайя обожала доктора и с нетерпением ждала его посещений. Он, единственный из знакомых ей мужчин, не смотрел на нее с вожделением и не проецировал на нее фантазии, которые невозможно утолить. Она обсуждала с ним такие ситуации, о каких при отце и обмолвиться не могла, доверяла ему свои страхи и волнения. Доктор, который никогда не судил своих пациентов, какие бы занятия жизнь ни заставила их избрать, не сумел скрыть неодобрения, видя, как фотограф торгует лучшими годами жизни дочери. Иногда говорил с ней о дочери, которую потерял, и Лайя знала, что ей единственной доктор поверял свои потайные воспоминания; знала, и все, и не было нужды, чтобы кто-нибудь ей это подтвердил. Втайне она желала получить такую возможность, занять место другой Лайи, стать дочерью этого грустного добряка и бросить фотографа, чья алчность и ложь окончательно превратили в постороннего, который занял место ее отца и надел его одежды. То, в чем ей отказала жизнь, должна была предоставить смерть.
Едва Лайе исполнилось шестнадцать лет, как она обнаружила, что беременна. Отцом мог быть любой из клиентов, которых она принимала примерно по три человека в неделю, оплачивая карточные долги отца. Вначале Лайя скрывала беременность от отца и изобретала тысячу предлогов, чтобы в первые месяцы избегать визитов доктора Сентиса. Корсеты и искусство заставлять людей видеть то, что они хотят увидеть, довершили остальное. На четвертом месяце беременности один из ее клиентов, врач, бывший когда-то соперником доктора Сентиса и нынче унаследовавший добрую долю его пациентов, обнаружил это в ходе игры, в которой подвергал Лайю, прикованную за лодыжки и запястья, грубому ручному осмотру: крики и стоны несчастной девушки поднимали ему настроение. Он оставил ее, голую и скованную, истекать кровью на постели, где ее и нашел отец несколько часов спустя.
Сообразив, в чем дело, фотограф, охваченный паникой, поспешил отвести дочь к бабище, которая промышляла недозволенными операциями в подвале на улице Авиньон, чтобы та извлекла из чрева Лайи благородного ублюдка. Окруженная свечами и ведрами зловонной воды, распростертая на грязной, окровавленной койке, Лайя твердила старой ведьме, что боится, не хочет причинить вред невинному созданию, которое носит в чреве. С согласия фотографа ведьма дала ей выпить зеленоватый, густой отвар, помрачивший ей рассудок и лишивший воли. Она чувствовала, как отец держит ее запястья, а ведьма раздвигает ей ноги. Ощущала, как холодный металл проникает внутрь, словно язык изо льда. В бреду ей слышался плач младенца, который извивался в ее животе и умолял оставить ему жизнь. Тогда взрыв боли, тысяча лезвий, вонзившихся в плоть, огонь, сжигающий изнутри, одолели Лайю и лишили сознания. Последним воспоминанием было то, как она погружается в лужу черной, дымящейся крови и что-то или кто-то тянет ее за ноги.
Лайя очнулась на той же койке под безразличным взглядом ведьмы. Чувствовала себя ослабевшей. Глухая боль разгоралась в животе и между ног, будто вся ее плоть была одной незаживающей раной. Лихорадочно оглядываясь вокруг, она посмотрела в лицо ведьме. Спросила об отце. Ведьма молча покачала головой. Лайя снова потеряла сознание, а когда опять открыла глаза, поняла, что наступила заря – свет просачивался сквозь проделанное на уровне тротуара окошко. Ведьма стояла к ней спиной, готовила какое-то снадобье, отдававшее медом и алкоголем. Лайя спросила об отце. Ведьма протянула ей горячую чашку и велела выпить, так ей станет лучше. Лайя выпила, и теплый, вязкий бальзам немного унял адскую боль, грызущую ее изнутри.
– Где мой отец?
– Тот мужчина был тебе отцом? – спросила ведьма с горькой улыбкой.
Фотограф бросил ее, сочтя мертвой. Ее сердце на две минуты перестало биться, объяснила ведьма. Отец, увидев, что дочь умерла, бросился наутек.
– Я тоже думала, что тебе конец. Но через пару минут ты открыла глаза, снова стала дышать. Тебе повезло, девочка. Кто-то наверху, должно быть, очень любит тебя, ведь ты, почитай, родилась заново.
Когда Лайя окрепла настолько, что встала на ноги и явилась в отель «Колон», где они снимали номер последние три недели, администратор сообщил, что фотограф съехал позавчера, не оставив адреса. Забрал всю одежду, оставил лишь альбом с фотографиями Лайи.
– Не написал никакой записки для меня?
– Нет, сеньорита.
Целую неделю Лайя искала отца по всему городу. В казино и в кафе, где он был завсегдатаем, никто больше не видел его, но все наказали Лайе, если та увидит отца, напомнить, чтобы он вернул долги и погасил неоплаченные счета. На следующей неделе Лайя поняла, что больше отца не увидит, и, оставшись без крова и спутника, явилась к доктору Сентису. Тот, едва взглянув на нее, понял, что дело плохо, и настоял на осмотре. Поняв, что` сотворила старая ведьма с бедной девушкой, добрый доктор залился слезами. В тот день Сентис заново обрел дочь, а Лайя впервые в жизни нашла отца.