Город из пара

Хроники повествуют, что, когда строитель лабиринтов прибыл в Барселону на борту корабля, державшего путь с Востока, он уже вез с собой в зародыше то проклятие, которое озарит небо над городом огнем и окрасит кровью. Шел год тысяча четыреста пятьдесят четвертый от Рождества Христова, поветрие гнилой горячки поубавило населения, и город заволокло покровом желтоватого дыма, поднимавшегося от костров, на которых горели трупы и саваны сотен умерших. Спираль зловредных испарений виднелась издалека; проползая между башнями и дворцами, она возникала как предвестие похорон, предупреждая путников, чтобы они не приближались к стенам и обходили город стороной. Святая инквизиция объявила город закрытым и, расследовав дело, установила, что зараза пошла от колодца, расположенного в еврейском квартале Кахал Санауя. Ростовщики-семиты, устроив дьявольский заговор, отравили воду, как то длившиеся день за днем допросы с применением железа доказали, не оставив ни малейших сомнений. После того, как были присвоены их неисчислимые богатства, а останки сброшены в полный болотной грязи ров, надо было только надеяться, что молитвами добрых горожан на Барселону вновь снизойдет благословение Господне. С каждым днем умерших становилось все меньше и все больше тех, кто чувствовал, что худшее позади. Но случилось так, что первым повезло больше, а вторые вскоре позавидовали тем, кто успел покинуть эту юдоль скорбей. Даже если чей-то робкий голос осмелился предостеречь, что великая кара обрушится с небес, дабы искупить бесчинства, сотворенные In Nomine Dei[3] над иудейскими купцами, было уже поздно. С небес ничего не обрушилось, кроме пыли и праха. Зло на сей раз явилось с моря.

2

Корабль заметили на рассвете. Рыбаки, чинившие сети перед Морской Стеной, увидели, как он выплывает из моря, подхваченный приливом. Когда нос уткнулся в песок, шлюпки приблизились к левому борту, и моряки вскарабкались на палубу. Ужасное зловоние исходило изнутри. Трюм был затоплен, и среди обломков плавало около дюжины саркофагов. Выжил только Эдмонд де Луна, строитель лабиринтов, его нашли привязанным к рулю и обгоревшим на солнце. Вначале его тоже сочли мертвым, но вскоре выяснилось, что запястья под веревками все еще кровоточат, а изо рта исходит холодное дыхание. За пояс была заткнута тетрадь, обернутая в кожу, но никто из рыбаков не успел завладеть ею, поскольку уже появилась в порту группа солдат, чей капитан, следуя приказу, исходящему из епископского дворца, куда уже поступила весть о прибытии корабля, велел перенести умирающего в близлежащую больницу Святой Марты. Своих людей он поставил охранять обломки кораблекрушения до тех пор, пока служители святой инквизиции не явятся, чтобы осмотреть корабль и разъяснить, опираясь на христианскую веру, что там произошло. Тетрадь Эдмонда де Луны вручили великому инквизитору Хорхе де Леону – блистательному и амбициозному паладину церкви, который верил, что неустанным трудом, направленным на очищение мира, он добьется причисления к лику блаженных и святых и станет именоваться живым светочем веры. После беглого осмотра Хорхе де Леон постановил, что записи в тетради сделаны на языке, чуждом христианству, и приказал своим людям найти печатника Раймундо де Семпере, который держал скромную мастерскую у монастыря Святой Анны, и, поскольку в юности много странствовал, знал больше языков, чем полагалось бы доброму христианину. Под угрозой пытки печатника Семпере обязали принести клятву сохранить в секрете все, что будет ему открыто. Только потом ему позволили изучить тетрадь в охраняемом стражниками зале библиотеки, на верхнем этаже дома архидиакона, рядом с собором. Инквизитор Хорхе де Леон не сводил с Семпере пристального, алчного взгляда.

– Думаю, записи сделаны по-персидски, ваше святейшество, – пробормотал запуганный Семпере.

– Я пока не святой, – поправил его инквизитор. – Но всему свое время. Продолжай…

Всю ночь книгопечатник Семпере читал и переводил великому инквизитору секретный дневник Эдмонда де Луны, искателя приключений и носителя проклятия, которое со временем наслало зверя на Барселону.

3