В свободное время Эдмонд начал делать в тетради записи о пережитом. Желая уберечь их от нескромного любопытства пиратов, писал по-персидски; этот изумительный язык он выучил, проведя несколько лет в Древнем Вавилоне. На полпути им встретилось судно, дрейфующее само по себе, без команды и пассажиров. В трюме нашлись большие амфоры с вином, их подняли на борт, и пираты напивались каждый вечер, слушая истории Эдмонда, которому не доставалось ни капли. Через несколько дней команду поразил недуг, и наемники умерли один за другим от яда, содержавшегося в краденом вине.
Эдмонд, единственный, кто избежал такой судьбы, клал их одного за другим в саркофаги – пираты везли их в трюме как часть награбленного. Только когда он один остался в живых и устрашился, что сгинет, дрейфуя в открытом море, в самом ужасающем из всех одиночеств, Эдмонд осмелился открыть алый фиал и на секунду вдохнул его аромат. Этого мгновения хватило, чтобы он осознал, какая бездна хочет поглотить его. Из фиала, извиваясь, поднимался пар, полз по коже, и Эдмонд заметил, как руки его покрываются чешуей, а ногти превращаются в когти, острее и смертоноснее любого грозного клинка. Тогда он схватился за смиренную песчинку, висевшую у него на шее, и Христа, в которого не верил, стал молить о спасении. Черная бездна в душе сокрылась, и Эдмонд глубоко вздохнул, увидев, что его руки снова стали руками смертного. Он опять запечатал фиал и проклял свою наивность. Эдмонд догадался, что император не солгал ему, но вручил не плату и не благословение. То, что он вручил, было ключом к преисподней.
5
Когда Семпере закончил переводить записи в тетради, первые лучи рассвета уже пробивались сквозь облака. Вскоре инквизитор, не произнеся ни слова, вышел из зала, а за печатником явились двое стражников, чтобы отвести его в камеру, из которой, по его глубокому убеждению, ему не суждено было выйти живым.
Пока Семпере горевал в темнице, люди великого инквизитора рылись в обломках кораблекрушения, и там, в металлическом ларце, обнаружили алый фиал. Хорхе де Леон дожидался их в соборе. Им не удалось найти медальон с так называемой слезой Христа, о которой сообщалось в записях Эдмонда, но инквизитор не огорчился, полагая, что его душа не нуждается в каком-либо очищении. С отравой алчности во взоре инквизитор схватил алый фиал, водрузил его на алтарь, благословляя, и, возблагодарив Бога и преисподнюю за этот дар, выпил содержимое одним глотком. Прошло несколько секунд, и ничего не случилось. Инквизитор расхохотался. Солдаты смущенно переглядывались – неужели Хорхе де Леон лишился рассудка? Для большинства из них эта мысль была последней. Они увидели, как инквизитор упал на колени, и порыв ледяного ветра пронесся по собору, сметая деревянные скамьи, опрокидывая статуи и зажженные свечи.
Потом они услышали, как трескается кожа и ломаются члены, как вопли Хорхе де Леона заглушает рычание зверя, который выступает из его плоти, стремительно вырастая в окровавленном сгустке чешуи, когтей и крыльев. Хвост, ощетинившийся зубцами, острыми, как топоры, простирался непомерной змеей, и когда зверь повернулся и показал им свой лик с оскаленными клыками и глаза, пылающие огнем, им даже не хватило духу обратиться в бегство. Пламя охватило их, застывших в неподвижности, сдирая плоть с костей, как буря срывает листву с деревьев. Тогда зверь расправил крылья, и инквизитор, одновременно святой Георгий и дракон, пустился в полет, пробив круглое окно собора, и в вихре стекла и пламени воспарил над крышами Барселоны.
6
Зверь сеял ужас семь дней и семь ночей, разрушая храмы и дворцы, поджигая сотни зданий и разрывая когтями на части дрожащих тварей, которые молили его о милосердии после того, как он срывал крыши с их жалких жилищ. Алый дракон рос день ото дня и пожирал все, что встречалось ему на пути. Разодранные тела падали с небес, а его огненное дыхание текло по улицам кровавым потоком.
На седьмой день, когда горожане уверились, что зверь сровняет город с лицом земли и уничтожит всех его жителей, одинокая фигура вышла ему навстречу. Эдмонд де Луна, едва оправившись, волоча ноги, поднялся по лестницам, ведущим на крышу собора. Там он стоял и ждал, пока дракон заметит его и нападет. Среди туч из черного дыма и пылающих углей зверь взмыл над крышами Барселоны. Он уже вырос настолько, что сровнялся с собором, из которого вылетел.
Эдмонд де Луна видел свое отражение в этих глазах, огромных, словно озера крови. Разинув пасть, чтобы поглотить его, зверь пролетел над городом, будто пушечное ядро, сметая крыши и башни на своем пути. Тогда Эдмонд де Луна достал жалкую песчинку, висевшую у него на шее, и стиснул ее в кулаке. Вспомнил слова Константина и сказал себе, что вера наконец-то нашла его, и его смерть – малая цена за то, чтобы очистить черную душу зверя, а она, по сути, не что иное, как душа всего рода человеческого. Эдмонд де Луна поднял руку, в которой сжимал слезу Христа, закрыл глаза и отдал себя на заклание. Пасть дракона вобрала его в себя со скоростью вихря, и зверь вознесся выше облаков.