Город Кенгуру

1. Мои рисунки и стихи – это откровенная профанация искусства. Еще Вольтер говорил: "Чтобы скомпрометировать нелюбимое дело, нужно довести его до абсурда".  Я не люблю все виды искусственности, и как результат – мои дикие матерщинные произведения.

2. Случайно, стихийно у меня иногда появляются вполне осмысленные произведения, с уклоном в современную философию. Но я – действующий философ-анархист и горжусь  тем, что меня побаиваются художники-реалисты (соц.)

3. Заглавия в моих произведениях несут определенную нагрузку. Без них – рисунок бессилен. Но и заглавие без рисунка – просто красивая фраза. Вместе же они –  деловая пародия на мир.

4. Позиция анархиста в искусстве дает мне полномочия вторгаться во все людские дела, начиная с космоса, кончая спальней. (Обратите внимание на темы, идеи моих  рисунков. Это – безграничное поле деятельности!)

5. Абстракционистов я не люблю так же, как и реалистов: в их делах не видно поиска. А мнения зрителей я игнорирую. "Я буду разговаривать с тобой тогда, когда ты рядом с моими произведениями поставишь свои".

6. Моя Новая Система Воображения – это начало новой религии: без бога и других напыщенных авторитетов. Мое поведение в быту является отражением моей позиции в  поэзии.

7. Я пацифист, и если рисую какого-то полковника, то не забываю вдернуть ему в нос кольцо (как у людоеда, который съел несчастного капитана Кука).

8. Соцреализм, как мамонт, обреченный на вымирание, и мне не стыдно дать этому животному хорошего пинка! – "Подыхай скорее, а на твоих развалинах взойдет цветок Познания номер 2 (после Ренессанса)".

9. Мое желание – иметь карманную водородную бомбу (я дистрофик, а это невыгодно в том мире, где хозяйничают волосатый кулак и голубой штык).

10. Я полностью верю в то, что 2х2=5, хотя иногда не могу доказать какому-нибудь бюрократу.

11. Главное мое оружие – ирония. Пытаюсь овладеть ею в совершенстве и, возможно,  на краю могилы буду таким желчным, что меня не возьмет даже Смерть.

12. Жить без горя не могу!

Вот 12 заповедей, которые навсегда оккупировали мою душу. "Дурак – это надолго!"  – говорят врачи. Я под этим щитом живу уже 39 лет. Позиция не совсем удобная, но дает одно преимущество: и с уборщицами, и с министрами я разговариваю одинаково. Если кто-то заметит у меня в поведении хоть на намек на подхалимаж, пусть скажет мне об этом, – и сгорю от стыда. Сгорю без остатка!

Капустно-кислый аромат

Капустно-кислый аромат
по нервам бьет, как автомат.

Над спецприёмником висит
голодный крик: "Я вечно сыт!

Я сыт всегда! Я сыт везде!
И всё мечтаю о еде!"

Под грохот чашек и ключей
идет кормление бичей.

Угрюмый ключник-старшина
водичкой потчует сполна.

Тебе и мне, как дань врагу,
он вдруг метнет по пирожку.

И наше горе он молчком
припудрит сахарным песком.

И всяк бродяга-паразит,
зевая, молвит: "Как я сыт!

Легко живется мне, бичу,
но вечно лопать я хочу!"

В городе Кенгуру

Статья Марка Мудрика из журнала "Сибирские Огни". Июль, 2005г.

1.

Дом Печати, четвертый этаж. Самый верхний, что по неписаным номенклатурным нормативам указывало на невысокое положение обитавшего здесь "Молодого сибиряка"[1]. Не так влиятелен, как "Омская правда", не те параметры... Тем не менее среди пишущей братии находились чудаки, предпочитавшие скромный "орган обкома ВЛКСМ" его соседке по лестничной клетке. Считалось, например, что стихи не к лицу "партийной" газете, почему начинающие и "продолжающие" поэты, минуя ее этажи, прямиком устремлялись на четвертый. Особенно в шестидесятые годы. С легкой руки литконсультанта "молодежки" Владимира Пальчикова газета обзавелась даже "Литературным альманахом", за которым позднее закрепилось более точное определение – "Поэтический...". В хорошие годы ему регулярно отдавали в одном из номеров все "подвальчики". При желании не составляло труда сброшюровать их в мини-книжицу. Пустячок, а приятно...