Город клинков

Турин смотрит: теперь он темный, чуть поблескивающий. И он красив — непривычной, кошмарной, дикой красотой. Она представляет, как по клинку перебегает бледное пламя, обещающее ужасы войны и разрушения.

— Но, возможно, это мне поможет, — тихо говорит Мулагеш.

* * *

Сигню Харквальдссон очень тихо лежит в зарослях папоротника, прислушиваясь к крикам наводнивших лес солдат. У нее так и не получилось их сосчитать: поначалу их было пять или шесть, а теперь — уже десять, а то и двадцать или еще больше. И все они сейчас оцепляют дом. Кто-то разговаривает, кто-то отдает приказы или сообщает что-то в форт.

— …знаю, что одну подстрелил. Я точно знаю. Она закричала.

— …та блондинка, да? Которая из гавани? Или мне померещилось?

— …нет крови на двери. Возможно, внутри есть, но я сомневаюсь. Она где-то здесь неподалеку.

Сигню переваливается на правый бок, чтобы осмотреть рану. Она так и не обработала ее — времени не хватило: только наложила тугую повязку, как Мулагеш выбила дверь, и на этот звук устремились со всей округи солдаты. Голень болит так, что Сигню с трудом сдерживается, чтобы не заскулить. А еще она с горечью понимает, что еще чуть-чуть, и она упадет в обморок от потери крови: ее ранили, а до этого она пожертвовала кровь для ритуала Мулагеш.

Тут из дома доносится крик. Солдаты мгновенно замолкают. Оказывается, это кричит Рада — и как кричит, орет и завывает от ярости: да уж, такого от маленькой робкой заики не ожидаешь…

Солдат говорит:

— Генерал Бисвал скоро прибудет, да? Отлично. Скажите ему, чтобы поторопился!

Сигню едва сдерживает стон. С Бисвалом еще больше солдат подтянется. А чем их здесь больше, тем выше шансы, что ее обнаружат.

Голова кружится. Время истекает…

* * *

^— А это что такое? — спрашивает Рада Смолиск. — Что за штука?

— Заткнись, — гавкает на нее Мулагеш.

Она прикрывает глаза и пытается сосредоточиться.

— Это скульптура? Часть меча?

— Заткнись, сказала!

Мулагеш пытается мыслью дотянуться до меча — ну же, давай, отвечай!.. Когда она впервые увидела его в руке Тинадеши, клинок пытался с ней заговорить, стать чем-то у нее в голове, транслируя мысли, ощущения и истории. А теперь лежит в ладони обычной железякой.

— Что-то из арсенала трюков Комайд? — спрашивает Рада. — Я знаю, что у нее много таких было. Украденные у нас и против нас же обращенные вещи… но это не сработает. Все эти штучки — они больше не божественные. Ничего чудесного в них не осталось, генерал. В них говорит только гнев мертвецов, и в их гневе — их сила.

— Ты заткнешься или нет? — орет Мулагеш.

— Нет. С чего бы мне? Мне нечего терять. Мне давно уже нечего терять. — И она горько смеется, потирая раненое колено. — Генерал, неужели вы с ними не согласны? Ну хотя бы самую чуточку? Все эти забытые солдаты, полные ярости от того, что их родина и их бог не выполнили данное им обещание? Разве с вами и тысячами ваших товарищей не поступили точно так же, а?

Мулагеш запихивает рукоять меча в карман, вытаскивает из кобуры «карусель» и нацеливает ее Раде в голову.

— Во имя всех сраных морей, я сейчас сделаю это! — выкрикивает она. — Я пристрелю тебя, дура несчастная!

Рада даже не моргает. Лицо ее спокойно и бесстрастно, глаза широко раскрыты, она пристально смотрит на Мулагеш:

— Давай. Мне все равно. В каком-то смысле я солдат получше вашего, генерал. Хороший солдат — он же не ценит жизнь. Даже свою.

— Ты не солдат, — отвечает разъяренная Мулагеш. — Ты думаешь — ты мученица, а на самом деле ты самая настоящая дура, Рада. Ты пытаешься исполнить пророчество, которое никому уже не сдалось.

— Мир не должен был получиться таким, — спокойно отвечает Рада, глядя на нее поверх «карусели». — Это случайность. После Мига нам всем нужно было построиться и спокойно войти в океан, чтобы нас поглотило забвение, от которого мы теперь уже не могли спастись. Какой смысл жить, если после жизни ничего нет?

— Ты хоть со стороны себя послушай, какую чушь ты мелешь! — И Мулагеш возвращает «карусель» в кобуру. — Я всю жизнь прожила в тени забвения, Рада. Я видела, как оно настигало и хороших людей, и плохих. И я всегда знала, что его мне не избежать, как ни старайся. — Она смотрит на Раду. — Возможно, я уйду туда сейчас, прихватив с собой и тебя.

И она вынимает из-за пояса гранату. Глаза Рады изумленно расширяются — она поняла, что задумала Мулагеш.

— Нет… — шепчет Рада.

— Меч Вуртьи не сработал, — спокойно говорит Мулагеш. — Кузница тоже. А что, если мне взорвать в этом подвале все четыре гранаты? Как насчет такого?

— Ты этого не сделаешь.

— Почему?

— Ты убьешь себя! Тебе нельзя! Для тебя после смерти ничего нет!

— В этом вся разница между нами, Рада, — говорит Мулагеш. Она прижимает гранату к телу левой рукой и кладет палец на кольцо. — Ты думаешь, что тебя ждет победа над смертью — пусть и такая, которую ты накликала. Но я знаю, что от смерти не спастись. Поэтому я — не боюсь.

Она прикрывает глаза.

* * *