Город клинков

И тут раздается взрыв, словно в берег ударил снаряд. Сигруд опрокидывается на спину, сломанная рука отзывается дикой болью. Над ним пролетает волна холодного воздуха. Он садится, моргая, и ищет глазами Мулагеш — наверняка она уже мертва.

Но нет, она не мертва. Сигруд смотрит, как она отрывает протез от руки и идет к самому краю скалы. И походка у нее интересная — она вышагивает, как человек, который решил вступить в бой, причем немедленно. Странный клинок посверкивает у нее в руке, заливая камни грязно-желтым светом.

Она идет, и тут Сигруд видит что-то за ней. Или над ней, словно она — это рисунок в книжке, а кто-то положил на него лист вощеной бумаги с наброском, и оба рисунка раздельны, но видимы одновременно.

Над Турин вырастает огромная, высокая фигура в поблескивающей темным кольчуге.

Мулагеш останавливается на краю утеса, высящегося над тысячами и тысячами кораблей, смотрит на призрачный флот, поднимает меч и начинает говорить.

* * *

Она их теперь чувствует, всех их чувствует: ее дети, ее последователи, те, кого она создала, и те, кто в свой черед создал ее. Она чувствует их на бесчисленном множестве кораблей — блестящие, твердые алмазы битвы. Но они не такие, какими были раньше, — теперь они лишь тени себя прежних, слабое подобие сильных душ. Они потеряли себя, когда город обрушился из-за страшного катаклизма, что поставил их народ на колени. Но они все равно ее дети. Они делают то, что она пообещала. И даже теперь они ищут ее.

Она взывает к ним:

— Дети битвы!

Пушки с грохотом бьют со стен. Корабли горят, люди кричат. Они не слышат ее за шумом сражения.

И снова:

— Дети битвы!

Плеск весел. Завывания ветра. Визг снарядов. Они все равно не слышат ее.

Она делает большой вдох, и холодный дымный воздух заполняет каждый дюйм ее легких. И она кричит на пределе голоса:

— Дети битвы! Дети Вуртьи!

Призыв раскатывается эхом — над морями, через огонь, через дым, над темными волнами, и наконец — наконец — достигает слуха воинов на одном из кораблей.

Они перестают грести. Они оборачиваются в сторону утесов.

Гигантская армия у ее ног истекает тоненьким ручейком единственной мысли:

«Матерь наша?»

И они обращаются к ней, исследуя ее. Они изучают ее мысли, ее душу и медленно-медленно-медленно уверяются в том, что она — такова, какой они хотят ее видеть. И по мере того, как они уверяются в ней, она начинает расти.

Земля проваливается у нее под ногами. Она чувствует вес кольчуги на плечах. На ногах у нее железные сапоги, а шея стонет под весом шлема. И она смотрит на мир из-под холодного стального лица.

Ее лица.

* * *

Глава службы безопасности ЮДК Лем, измученный и бледный, смотрит, как бесконечные вереницы жителей и служащих ЮДК взбираются по горным тропам. Гавань под утесами уже вся залита нездешним призрачным светом, который источают боевые корабли. Скоро они будут здесь. Впрочем, где же можно укрыться от армады, несущей по волнам армию таких чудовищ?

И тут кто-то в ужасе вскрикивает:

— Смотрите! Смотрите!

Они оборачиваются на запад, чуть западнее, чем форт Тинадеши, и видят, как на фоне ночного неба вырастает огромная темная фигура. Снизу ее подсвечивает сияние кораблей и пляшущее над подбитыми ладьями пламя. Но даже в этом неверном свете различимы бесстрастное, безжалостное металлическое лицо с темными провалами глаз и огромный, устрашающих размеров меч в ее единственной руке.

— Нет, — шепчет Лем. — Нет, не может быть. Этого попросту не может быть! Она мертва! Все знают — она мертва!

И тут он слышит новый звук — перекрывая грохот пушек, и треск пламени, и вопли ужаса, со стороны бухты доносится клич бесчисленных воинов, что стоят на палубах кораблей. Они выкрикивают одно и то же слово, точнее, имя, и так рождается древний, мерный, как удары боевого барабана, клич:

— Вуртья! Вуртья! Вуртья!

* * *

Солдаты в крайней западной башне в ужасе смотрят на то, как у них на глазах вырастает гигантская, практически заслоняющая им вид на море фигура. Откуда она взялась, непонятно, — словно сама собой из скалы проросла. На широких плечах ее — кольчуга с латными пластинами, каждая из которых украшена чеканкой с жуткими и страшными сценами. Пламя над кораблями в бухте подсвечивает ее снизу, и чудище выглядит адским выходцем из самого страшного сайпурского кошмара.

Богиня войны, Божество смерти, возродившееся к жизни на диких утесах в самый темный для Сайпура час.

— Во имя всех морей, — шепчет Сакти. — Во имя всех морей… этого попросту не может быть!

Один из техников оборачивается к капитану Сакти:

— Нам… э-э-э… стрелять, сэр?

Другой техник возражает:

— Мы не можем стрелять по ней! Она слишком близко! И стоит под неподходящим углом!

Все оборачиваются к Сакти.

Тот вздыхает:

— Ох ты ж мама дорогая…

* * *

Мулагеш стоит и смотрит на армаду кораблей и на воинов, скандирующих ее имя — вернее, то имя, которым ее называет меч. Трудно понять… он вообще много чего говорит ей, шепчет, убеждает: надо радоваться, надо исполниться яркой, счастливой ярости, ибо она воссоединилась со своей армией, с теми, кто построил ее империю.